К 175-летию Леопольда фон Захер-Мазоха
Действующие лица
Писатель с европейским именем.
Русская переводчица, молодая девушка.
Старик, бывший судья - отец писателя.
Брат писателя.
Прислуга.
Сиделка.
Дети прислуги.
.Действие пьесы происходит в маленькой европейской стране на границе со славянским миром, на рубеже веков.
Ночь. Сад. Несколько поваленных стульев. Видна широко открытая, ярко освещенная дверь, ведущая в дом. На коленях стоит связанный голый мужчина лет 40. Он в металлическом ошейнике. Тяжёлая цепь от ошейника, с кольцом на конце, крепко ввинчена в дерево. Руки скручены локтями внутрь за спиной, особенным образом связаны, ноги прихвачены тонкими сырыми кожаными жгутами в двух местах - щиколотки и колени. На теле яркие полосы от бичевания.
Мужчину со всех сторон фотографируют репортеры. Яркие вспышки фотоаппаратов выхватывают из темноты склоненную фигуру. Мужчина пытается закрываться, кричит:
- Прекратите!
- Господин фон Дальвиц, как зовут вашу подругу?
- Немедленно прекратите!
- Вам помогают в творчестве ваши экстремальные опыты?
- Вон отсюда!
- Когда выйдет ваш новый роман?
- Убирайтесь ко всем чертям!
- Два слова для газеты…
- Вы не имеете права!..
- Господин фон Дальвиц, посмотрите на меня!
- Господа, я прошу вас…
- Возьми его крупным планом.
- Прошу вас… прекратите съёмку…
- И ещё раз… ракурс держи…
- Умоляю, прекратите …
- Возьми целиком… Вместе с цепью…
- Перестаньте,… пожалуйста!.. пожалуйста!
- Снимай, снимай его быстрей!
- Не надо! Прошу вас.… Нет!
- Так, ещё раз…
- Хватит!.. хватит!..
- Общий план теперь…
- Негодяи… Убирайтесь!
- Уже снял… Всё в порядке, Макс…
- Ублюдки…
- Лицо…лицо …крупным планом
- Убирайтесь… Немедленно…
- Снял?
- Вон отсюда!..
- Уходим, господа!
- Вон….
- Быстрее…уходим…
- (Страшный крик) Воооон!!
Мужчина валится на бок, теряя равновесие. Начинает биться о землю.
- Щёлкни его напоследок…
- Отличный кадр…
Прошло более 10 лет. Старый господский дом – усадьба с запущенным садом, земельным участком и старыми конюшнями. Большая сквозная гостиная в доме отца писателя, старого судьи. Длинный коридор уходит вглубь дома, дверь возле камина приоткрыта, видна широкая деревянная лестница, ведущая наверх. Над камином в хорошей раме висит коллаж: большого формата пожелтевшая газетная фотография связанного мужчины, над ней крупная надпись «Тайна писателя раскрыта!», здесь же собраны газетные заголовки «Известный писатель-интеллектуал с европейским именем оказался извращенцем!», «Мазохи нашего времени - кто они?», «Писательство и мазохизм, комментарии д-ра Райнера», «Разоблаченные пророки и их пороки». Под стеклом размещены газетные полосы с текстом. Стены гостиной украшены охотничьими трофеями, между ними развешаны фотографии старика в разной степени физического распада, хорошие репродукции с картин Э. Шиле. Возле стены стоят большие старинные часы. Обстановка: старомодная мебель тёмного цвета, массивный стол, потертый ковер на полу. Много книг, печатная машинка, стопки бумаги. В гостиной никого нет. Долго звонит телефон. Никто не подходит. Слышится глухой стук сверху, иногда прерывается. Со стены с грохотом падает репродукция Э.Шиле. Опять звонит телефон. Входит прислуга. На лестнице стоит писатель, в гостиную не входит, разговаривает с горничной из-за двери, видны только ноги в пижамных брюках.
Писатель. Роза, подойдите, пожалуйста, к телефону, и… меня нет… Ни для кого нет. (Горничная берёт трубку, услышав гудки, кладёт её на рычаг, подходит к сорвавшейся картине и осторожно вынимает из рамы репродукцию).
Писатель. Кто это был?
Роза. Не знаю, положили трубку. (Отставляет раму к стене)
Писатель. Когда уберёте осколки, поставьте, пожалуйста, пластинку.. Ту, с русскими вальсами. И отключите телефон. Ужинать я не буду, на сегодня можете быть свободны. Как себя чувствует Юлиан?
Роза. Спасибо, выздоравливает.
Писатель. Вот, как… Я рад..
Роза. Господин фон Дальвиц…
Писатель. Да.
Роза. Сиделка собирается взять расчет.
Писатель. Но почему?
Роза. Из-за пауков. Она говорит, что старик притягивает их к себе.
Писатель. Глупости, Роза.
Роза. Пауков в его комнате развелось множество, все углы затянуты паутиной, они живут даже в чашке для протезов. Иногда старик бормочет им что-то и улыбается…
Писатель. Просто надо как следует убрать комнату. Вы вечно не даёте сделать там уборку, чтобы не обеспокоить его. А Мине передайте, что я удвою её жалование.
Роза. Хорошо, господин фон Дальвиц.
Писатель. И потом, Роза, у меня такое чувство, что наш дом окружён, взят в оцепление… Эти люди звонят в дверь по ночам, ходят по крыше, заглядывают в окна. Теперь кто-то облюбовал старые конюшни, ночью я видел там свет. Это опасно… Вы носите им еду. Поймите, эта часть очень ветхая, в любой момент может рухнуть стена.
Роза делает вид, что не слышит.
Писатель. Этим людям нужна помощь другого рода, а вы только продляете их страдания своей жалостью.
Роза молча убирает осколки, ставит пластинку на проигрыватель, зашторивает окна, включает свет, уходит. Звуки русского старинного вальса «Ожидание» наполняют гостиную. Дверь медленно открывается. Осторожно выглядывая, удостоверяясь, что никого нет, входит писатель. Поверх пижамы одет старый халат, в руках стакан с виски, он отпивает большими глотками, двигается в такт музыки, приглушает звук, допивает виски и ложится на диван, прикрывая ладонью глаза.
Описания воспоминаний: Воспоминания составляют значительную часть теперешней жизни писателя. Они застигают его внезапно и носят яркий, почти галлюцинаторный характер, всегда мучительны, приступообразны, молниеносно проносясь в мозгу, вызывая почти физическую боль.
Воспоминание.
Женские руки в длинных бальных перчатках, телесного цвета. Он целует ткань выше локтя, постепенно поднимаясь к плечу, переход от атласа к коже вызывает в нем острое чувство наслаждения. Он ощущает запах духов. Воспоминание проносятся, как вспышка, писатель стонет от остроты и невозможной четкости образа.
Усилием воли подавляет наваждения. Один вальс сменяется другим. Писатель подходит к бару, достаёт виски, наливает и застывает со стаканом в руке.
Воспоминание.
Кафе. Многолюдно. Он с женщиной. Её ярко накрашенные губы - кровавая рана. Женщина сдувает пену с только что сваренного горячего кофе; ему в лицо попадают обжигающие брызги. Он слышит собственный голос:
- Фанни, ну пожалуйста, milf photos не надо…
Она смеётся, на них обращают внимание.
На него накатывают мучительные ощущения стыда и беспомощности.
Воспоминание прерывается телефонным звонком.
Писатель (срываясь с места, кричит). Господи, я же просил отключить телефон!! Ни о чем нельзя попросить, чёрт их возьми!! Мало того, что шляются по дому, везде на них натыкаешься, всюду носы суют! Уволю всех ко всем чертям! Завтра же!!
Раздаётся глухой стук сверху, писатель подбегает к телефону, пытается выдернуть шнур, опрокидывает столик, телефон падает. Он вырывает штепсель вместе с розеткой, разбивает телефон о стену, стук сверху усиливается. Писатель большими глотками допивает виски, бросается на диван лицом вниз, замирает. Слышен отчетливый стук сверху, стучат довольно долго, затем всё стихает.
Позднее утро следующего дня. Гостиную заливает яркое солнце. Слышен звук подъезжающего автомобиля. В гостиную входит хорошо одетый господин лет сорока и горничная. Роза приоткрывает дверь возле камина, видны ступеньки celebrity nude лестницы.
Роза. Господин фон Дальвиц… Уже двенадцать часов, пожалуйста, спускайтесь… (Молчание) Господин фон Дальвиц, вы слышите меня?.. (Подходит Лоу)
Лоу. Александр, не валяй дурака, спускайся, иначе я сам поднимусь. (Молчание) Хорошо, я поднимаюсь.
Писатель. Лоу, какого, чёрта! Я же сказал, что нет… Ты уже снабдил её необходимыми сведениями обо мне, да, Лоу?
Лоу. Кое-что мне пришлось ей сказать… Что ты псих, например…
Писатель. Не трахай мне мозги, я не позволю уговорить себя… ничего у тебя не выйдет!
Лоу. Ну, ты мог бы сам ей отказать, хотя бы по телефону. Я дал ей уже твой номер.
Писатель (кричит). Какого черта!! (Скатывается с лестницы, чуть не сбивая издателя. Одет: пижамные брюки, черная футболка, старая растянутая кофта на шее болтается длинный серый шарф) Что я ей буду говорить?
Лоу. (говорит спокойно) Здравствуй, Александр…
Писатель. Пошёл ты…
Лоу. Она уже приехала, живёт в гостинице и ждёт встречи с тобой.
Писатель. Ну, так пусть едет назад! Покажи ей местные достопримечательности. Я же сказал, что…
Лоу. Она хорошая переводчица и литературный критик.
Писатель. Ну и что, что она хорошая переводчица! Я не хочу! Пусть налаживает диалог через тебя.
Лоу. Она хочет лично познакомиться с тобой.
Писатель. (раздражается) Не надо настаивать!
Лоу. Ты не находишь, что пора напомнить миру о себе? Тебя начинают забывать.
Писатель. Я бы хотел превратиться в маленькую церковную мышь или вообще исчезнуть. Для меня реальность давно схлопнулась.
Лоу. Ты пойми, это сейчас важно для тебя.
Писатель. Я знаю, чёрт возьми, что важно, но только не личная встреча! Она ещё захочет, чтобы я таскался с ней… Все эти памятники, музеи… Потащит меня по фуршетам…
Лоу. А почему бы тебе не выйти?
Писатель. Ты же знаешь, что я нездоров.
Лоу. Это нервы, тебе надо развеяться и… давно пора выходить. Может, она тебя вытащит. Пройтись с хорошенькой русской девчонкой, как когда-то… Александр, как хочешь, но это твой шанс… Ты посмотри на себя в зеркало! Выглядишь устрашающе.
Писатель(задумывается). Да… Да… Пройтись с русской девчонкой, как будто ничего не было, как раньше. Можно ли отменить прошлое? Смогу ли я держаться, как ни в чем не бывало?
Лоу. Ты выйди, попробуй, забиться в нору никогда не поздно.
Писатель. Она из России?
Лоу. Да, из России … из Санкт- Петербурга.
Писатель (бормочет). Пройтись с русской девчонкой… как раньше…
Лоу. Я едва успел перехватить её. Она ведет колонку для этой старой лисы Харди… Давай, Александр, соглашайся!.. Не заставляй себя упрашивать.
Писатель. Ну хорошо, хорошо. На два-три дня. Пусть приедет завтра, послезавтра, на неделе. Её встретит Бруно, я договорюсь с ним. Но если она задаст хоть один вопрос личного характера, я вышвырну её!
Лоу. Договорились, я предупрежу её.
Входит брат писателя - Бруно, затем доктор
Бруно. Что ты так кричишь, Александр?! Отец не в себе, ты тревожишь его. Некроз распространяется выше, у него сейчас наш любезный доктор. Он настаивает на операции!
Писатель. Но его недавно прооперировали.
(Входит доктор)
Доктор. Да, но тянуть нельзя.
Писатель. Господи, от него уже и так ничего почти не осталось! Вы несколько лет режете его по частям… Зачем обрекать старика на бессмысленные муки?
Доктор. Так вы не даёте своего согласия?
Писатель. Я тупею от таких вопросов, мы позже обсудим всё это с Бруно и дадим ответ.
Доктор. Тянуть нельзя.
Писатель. Бессмысленная жестокость. (Обращается к Лоу) Ты понимаешь, что мне сейчас не до женщин-переводчиц?!
Лоу. Но Александр…
Писатель. О'кей, Лоу, только на 2-3 дня. Так передай же ей, это моё условие.
Лоу. Хорошо… Хорошо. Прощай. (Издатель уходит)
Писатель. Представь, Бруно, у нас в доме поселится женщина, Лоу настаивает на встрече с переводчицей… Она русская журналистка, занимается моей книгой, настаивает на личной встрече …
Бруно. Русская?
Писатель. Представь.
Бруно. Хорошенькая? Молодая?
Писатель (раздражённо). Не знаю. Кажется… Я не уточнял, сколько ей лет.
Бруно. Не кипятись. Ты хотя бы спросил, как её зовут?
Писатель. Елена Волгина. Лоу рекомендовал её как переводчицу и литературного критика, но это его версия. А я думаю, она просто шпионка, собирающая материал для новой сенсации.
Бруно. Не смеши, зачем Лоу проблемы? И потом, прошло больше 10 лет, вряд ли ей что-то известно.
Писатель. Не понимаю, зачем русским мои книги?! В России до сих пор живёт русский бог, для чего русским мой незамутнённый метафизикой, чистый имманентный опыт?
Бруно. Ты, как всегда, преувеличиваешь. У тебя же ещё не было переводов на русский.
Входит Роза.
Роза (обращается к Бруно). Мина просит подняться вас наверх.
Бруно. Хорошо, я сейчас зайду.
Писатель. Роза, задвиньте, пожалуйста, шторы, я устал сегодня. Во что это выльется? Я внутренне уже разрушен. Ещё только полдень, а у меня уже нет сил, как будто кто-то высосал их из меня.
Бруно. Александр, хватит! Возьми себя в руки. (Роза случайно резко отдергивает штору – яркое солнце заливает комнату)
Писатель. Господи, Роза! Я же сказал, зашторить! Солнце невыносимо, оно выжигает мой мозг! Никакого покоя! Немедленно задвиньте штору! Бруно, скажи ей! Я не могу…Мне плохо! (Писатель ложится на диван, натягивает на глаза hot milfs темные плотные бумажные очки и покрывает голову шерстяной черной шапочкой, стонет).
Доктор. Пожалуйста, уйдите все. Я сам всё сделаю.
Бруно и Роза уходят. Писатель лежит и стонет.
Писатель. Мой мозг просто поджарили! (к доктору) Ты не представляешь, Дэвид, какое это мучение, яркий свет выжигает мне глаза изнутри.
Доктор. Успокойся. Ну, давай свою руку (щупает пульс, писатель стонет). Доктор включает мощный вентилятор. Гостиную обдувает ветер, сумрачно. Писатель успокаивается, лежит тихо и долго. Доктор некоторое время сидит рядом с ним, потом уходит.
Воспоминание.
Бальная зала. Полумрак от свечей. Звучит русский старинный вальс. Он танцует с женщиной, она что-то шепчет ему, он закрывает глаза, растворяется в блаженстве и наслаждении. На этот образ наплывает другой: горит свеча, его ладонь над свечей. Женщина удерживает руку над пламенем, она что-то шепчет, он ощущает нестерпимую боль, двойное чувство боли и удовольствия охватывают его.
Яркий летний день, все двери дома открыты настежь, звучит песня Марлен Дитрих («Кофе в Берлине»). Виден большой участок заброшенного сада. В кресле дремлет старик под пледом и в летней шляпе. Рядом – сиделка, листает глянцевый журнал. Писатель - неподалеку, в густой древесной тени, он одет в легкое старое пальто, из-под которого торчат пижамные брюки полосками поперёк. На столе, книги, газеты, печатная машинка, он печатает текст, заглядывая в рукопись. В глубине дома, появляется женщина, в руках небольшая дорожная сумка.
Женщина. Ау!.. Ау!.. Есть кто-нибудь? Э-э-эй!.. (Она ставит сумку, проходит гостиную, идёт в сад).
Писатель оборачивается, видит женщина, запахивает пальто, встает
Писатель. Здравствуйте! Вы, наверное, Елена Волгина?
Елена. Да. Александр фон Дальвиц? (подаёт руку) Просто не верится.
Писатель (улыбаясь). И, тем не менее, это я. За вами выехал мой брат, Бруно. Видимо, вы с ним разминулись. Как добрались?
Елена. Простите, что самовольно приехала, не дожидаясь официального приглашения. Не умею, знаете ли, ждать… Вот, взяла такси и... приехала.
Писатель (представляет присутствующих). Это мой отец. Папа, познакомься… Это Елена. (старик поднимает голову, показывает язык, что-то бормочет и снова погружается в дрему). Это сиделка Мина (Сиделка кивает головой, не отрываясь от журнала). Вы не удивляйтесь, отец стар и очень болен. На него временами находит… Как впрочем, и на меня (смеется, Елена удивленно смотрит на писателя). Обедаем мы вечером, а чай приготовят сейчас. Вашу комнату вам покажет Роза, а дом – я сам… но позже. А сейчас, извините, мне надо работать (громко зовет). Роза!
Входит Роза.
Писатель. Роза, проводите, пожалуйста, госпожу Волгину в комнату для гостей.
Елена и Роза уходят в дом. Писатель садится к столу, пытается печатать, затем раздраженно откидывается на спинку стула, нервно закуривает. Спички гаснут, ломаются.
Писатель (бормочет). Вот черт! Черт знает что!
В саду появляются дети Розы, мальчик и девочка близнецы лет 11-12. Они идут, обнявшись, отдают ему почту.
Писатель. Юлиан, как ты себя чувствуешь? (Угощает их конфетами. Дети переглядываются, улыбаются друг другу) Я хочу добавить в вашу коллекцию ещё одну куклу. Это дорогая театральная куколка, которую я нашел на чердаке. Её сейчас приводят в порядок, думаю, вы останетесь довольны.
Дети, обнявшись, уходят вглубь сада, Из пачки газет и журналов выпадает письмо. Писатель смотрит на конверт, вскрывает, пробегая глазами, затем быстро всовывает обратно в конверт. Входит Роза, накрывает стол для чая. Мина возится со стариком. Входит Елена. Она в зелёном маленьком платье, отороченным кожей и мехом. Её волосы собраны в высокую, несколько небрежную причёску, выбиваются вьющимися прядями.
Елена. Я не помешаю?
Писатель. Хорошо, что вы пришли. У Розы много дел… Я сам хотел идти за вами… Чай? Кофе?
Елена. Лучше кофе. (Подсаживается к столу. Сиделка наливает чай для старика. За столом только писатель и женщина).
Писатель. Что же вы выбрали для перевода?
Елена. А… Ну, я хотела бы перевести несколько ваших произведений… Но сначала, конечно, «Пустые мысли». Для журнала «Иностранец». Есть договорённость с издательством на публикацию книги.
Писатель (рассеянно). Вот как… (Достаёт письмо, ещё раз быстро перечитывает, подносит его к свету, затем обнюхивает) «Кристел».
Елена. Что?
Писатель. Духи «Кристел», вы знаете их запах?
Елена. Да, но это уже классика.
Писатель. Вот как? Так вы читали мой роман, и он вам понравился?
Елена. Господин фон Дальвиц….
Писатель (морщится). Александр…
Елена. Хорошо… Александр… У меня возник ряд вопросов.
Писатель. Давайте позже, может быть завтра? Или послезавтра?
Елена. Но у меня мало времени… Вы же сами…
Писатель. Ах, ну да конечно! Я вам отвечу, обязательно… на все ваши вопросы. Но не сегодня. Извините меня (берет письмо и быстро уходит в дом).
Входит Бруно, они сталкиваются. Бруно смотрит на Елену.
Бруно. Здравствуйте! Вы уже здесь?.. Меня зовут Бруно, я старший брат Александра. (писателю) Куда ты? Уходишь?
Писатель. Письмо… От неё! От неё !!
Бруно (вдогонку). Александр, я сейчас уеду, вернусь только через два дня. Если что-то срочное, обязательно позвони!
Писатель. Угууу.
Елена вопросительно смотрит на Бруно.
Бруно. Вы должны извинить Александру его странности…Он много лет не выходит из дома… после этой истории. Вы нам многое должны будете извинить. (Садится к столу наливает чай) Александр мне сказал, что вы из Санкт-Петербурга,
Елена (рассеянно). Да, из Петербурга.
Бруно. Я был в России, но только в Москве. Как-то не получилось побывать в вашем прекрасном городе. (Неловкая пауза) А знаете что, вы не будете против, если я покажу вам город? Вряд ли Александр пойдёт на это. Сегодня он уж точно закроется у себя на долго, а Лоу не удосужится… Вы и так просидели в гостинице…
Елена. Я бы с удовольствием, но…
Бруно. Вот и отлично. Роза! Роза! (входит горничная). Предупредите Александра, что мы уедем осматривать город, вернёмся поздно вечером.
Писатель быстрыми шагами входит в спальню и забирается в постель. Перечитывает письмо, вдыхает аромат духов, накрывает ладонями лицо поверх письма, сминает листы, его тело сотрясается от нервной дрожи. Волна воспоминаний захлестывает писателя.
Воспоминание.
Он лежит на кровати. Над ним наклоняется женщина в полумаске, пряча руки за спиной. Он смотрит ей в глаза, видит, как они блестят, чувствует, что сейчас произойдет что-то страшное. Он не успевает увидеть, что у неё в руках …Его пронзает острая нестерпимая боль, он кричит, видит, как из раны сочится кровь.
Писатель слышит как звонит телефон, его зовет горничная, мучительные воспоминания захлёстывают его, он не отвечает.
Воспоминание.
В комнате горят свечи. Он лежит на кровати, руки и ноги связаны, ждет женщину. Слышит, как она ходит, роняет что-то. Он мучительно ждет её, ждёт очень долго, нетерпение и напряжение от долгого ожидания нарастают. Его начинает сотрясать озноб. Он кричит. Кто-то входит. Писатель слышит собственные слова:
- Ты пришла убить меня?
Воспоминание.
Писатель и женщина в китайском ресторане, при них разделывают живую змею. Распоротая змея еще жива, когда из неё по бокалам разливают кровь и подают на стол. Затем ещё шевелящуюся змею бросают на сковороду, в кипящее масло. Женщина ясными, негодяйскими глазами наблюдает его реакцию. Он выбегает, его тошнит.
Воспоминание.
Солнечный день, большая поляна, заросшая высокой травой. Ему года 3-4. Очень молодая женщина, его мать, играет с ним в мяч. Мяч разноцветный, яркий
- Лови, Александр, лови!
Он смеётся, ощущения покоя и счастья наполняют его.
Бруно и Елена в маленьком ресторанчике.
Официант. Слушаю.
Бруно. Сначала Вы… Заказывайте.
Елена. Что здесь пьют?
Бруно. Попробуйте белое пиво.
Елена. Белое пиво, пожалуйста.
Официант. Хорошо. Что-нибудь ещё?
Бруно. Я бы посоветовал бигош или кусочек гуся. Здесь прекрасно готовят.
Елена. Я не проголодалась…
Официант. Есть сандвичи …
Елена. Тогда сандвичи с сыром.
Бруно. А мне печеный картофель без масла и соли, чай без сахара.
Официант. Хорошо, сейчас принесу. (уходит)
Бруно. Вы на диете?
Елена. Нет, но…
Бруно. Не истязайте себя диетами, вы так прекрасно и мучительно молоды. (целует Елене руку)
Елена (смеётся). Не уговаривайте. Для жирной пищи уже поздно. А ваш заказ тоже не слишком калорийный.
Бруно. Когда за шестьдесят, то жареный гусь с капустой, крепкое пиво и любовь на всю ночь - недоступная роскошь. Я, знаете ли, в прошлому году пережил серьёзный сердечный приступ, теперь стараюсь не есть жареного и жирного.
Елена. Вот как?.. Это, наверное, очень страшно, когда болит сердце? У моего отца был инфаркт. Мы с мамой думали, что потеряем его навсегда.
Бруно. Жизнь требует от нас мужества.
Елена. Вы не будете против, если я задам вам несколько вопросов о вашей семье?
Бруно. Отчего ж? Если это поможет вам в работе, я с удовольствием отвечу.
Елена. Тогда включаю диктофон?
Бруно. Нет, пожалуйста без диктофона. Я бы предпочёл частный разговор… если вы рассчитываете на честные ответы.
Елена. Хорошо… Всего несколько вопросов, о семье, литературе о вашем брате.
Бруно. Что ж, Александр - часть моей жизни и моей семьи – я никогда не был женат, так сложилось… Я попытаюсь быть честным и объективным, хотя это очень трудно.
Елена. Расскажите, каково быть братом великого писателя?
Бруно. Вы думаете, что он великий?
Елена. А вы разве нет?
Бруно. Возможно… Никогда его так не воспринимал, мы слишком разные, он мой брат лишь наполовину.
Елена. Как это, на какую половину?
Бруно. У нас разные матери. Отец был дважды женат. Я своей мамы не помню. Она умерла вскоре после моего рождения. Меня воспитывала вторая жена отца, мать Александра.
Елена. Я не знала… Расскажите, пожалуйста, подробнее.
Бруно. Она родом из Верхних Лужиц, полабская немка, дед Александра по матери, довольно известный сербский художник, был интернирован в один из лагерей смерти и погиб там вместе с женой еврейкой во время большого террора. Его жена, бабка Александра, оперная певица, колоратурное сопрано исполнявшая все ведущие партии для этого голоса. Говорят, что в «Лючии ди Ламмермур» она была бесподобна, брала ля третьей октавы. Именно в верхнем регистре её голос звучал особенно ярко. Кстати, Александр помешан на сопрановых голосах, у него самого небольшой по диапазону, но довольно приличный баритон.
Елена. Это интересно.
Бруно. На самом деле, они погибли задолго до рождения Александра. Он их никогда не видел, зато любит вспоминать, как играл с драгоценностями своей бабки в трёхлетнем возрасте. Хотя мне кажется, что он не мог помнить себя с такого возраста. Во мне сознание проснулось гораздо позднее: моё первое воспоминание - строгое лицо отца, заплаканное - мачехи, и страшное, нестерпимое чувство вины и стыда за некий проступок, о котором не осталось воспоминаний.
Елена. Как вы относитесь к его романам и экстравагантному образу жизни?
Бруно. Его книги часто служили поводом для скандалов в нашей семье. Я мало читал романов и вообще беллетристику. Все фон Дальвицы были людьми действия – военными, юристами, священниками. Это семейная традиция. Мой прадед был генералом, дед - пастором, отец – судья. И я поддержал семейную традицию, став профессиональным военным.
Елена. В интервью ваш брат признавался, что у него с семьёй складываются непростые отношения, но почему?
Бруно. (Внезапно, не сдержавшись) Да он ненавидит нас! (С презрением) Настоящий выродок. Вы читали его второй роман «Сверкающая звезда»?
Елена. (Кивает головой) Неоднозначный роман.
Бруно. Я там представлен в образе Гуго - настоящее чудовище, у которого вместо головы железная каска. Пресса превознесла этот роман до небес, как антимилитаристский, с настоящим культом общеевропейских ценностей. Там его разнузданное воображение проявилось в полном блеске…. Мне всегда претила чрезмерность в искусстве. Я люблю в писателях добросовестное, трепетное отношение к слову и факту. Может я и дилетант, но уверен, что в литературе работа над словом не менее важна, чем работа над образом. Он ненавидит всяческую кропотливую работу, называет таких писателей ослами, предпочитает размывать границы между воображением и реальностью, погружаясь в созданные им фантазии, и ожидая вдохновения. Иногда он настолько выпадал из реальности, что мы хотели обращаться к психиатру.
Елена. Как он к этому отнесся?
Бруно. Как и ко всему, что мы пытались сделать для него – закатил истерику. Обвинял нас в том, что мы хотим запереть его в сумасшедший дом. Он считает психиатрию отвратительным шарлатанством, боится и ненавидит врачей, а также суеверно предубежден против всех людей в форме, начиная c мирного, безобидного пастора, и кончая боевым офицером, называя не в чем не повинных людей -потенциальными убийцами. Настоящий параноик. Вы бы видели его с зубной болью: и смехотворно, и гадко. Он нас всех замучил своими мнимыми болезнями.
Елена. Тема смерти стала ведущей в его творчестве. Как я понимаю, он считает эвтаназию выходом из положения всякого, кто устал жить, или не может выносить этой постоянной боли от жизни? Вы с ним согласны?
Бруно. Нет, я занимаю резко противоположную позицию. Это предмет яростных споров между нами. Александр ярый сторонник эвтаназии. Он просто одержим мыслью о самоубийстве, какое-то время постоянно носил с собой яд, мы ждали его последней выходки каждую минуту, отец был вне себя, это по милости Александра он тяжело заболел. Александр до сих пор носится с этой идеей, назло всему миру - семье, церкви, медицине, читателям, издателям, вообще всем – смыться в небытие. Во время одной из своих презентаций в здешнем университете, на вопрос о смерти он ответил примерно так: что против ничего не имеет, так как рассчитывает найти по ту сторону более интересную компанию, чем недоумки, которые окружают его здесь. Каков мерзавец! Будто бы смерть - это клуб по интересам.
Елена. Вы считаете, что он способен на самоубийство?
Бруно. Безусловно. Не вдаваясь во все подробности, скажу, что он по-настоящему опасный человек. Его страсть к саморазрушению всепоглощающа. После травмы Александр так и не смог придти в себя. Образ этой женщины и страх перед ней преследуют его. Он постоянно находится на грани самоубийства... Женщины - это вообще особая статья. Что он с ними вытворял!! Мне приходилось выслушивать отвратительные подробности - его женщины всегда искали защиту и поддержку у меня… Хотя он считает, что я соперничаю с ним, но это не правда - некоторых я просто спас… И то, что он всё-таки нарвался на Фанни – божье возмездие…
Елена. Вы говорите о скандальных фотографиях, просочившихся в прессу?
Бруно. Да, но не только… Он всегда был склонен к эксцессам: такое удачное начало и такой срыв! Мы долгие годы не общались с ним, наша ненависть друг к другу была острой и всепоглощающей. Его трагедия и болезнь отца немного помирили нас. Александр всю жизнь ненавидел меня, корчил из себя великого писателя, философа, а на самом деле - просто слабый человек, которого вытоптала сильная и довольно простая женщина, не из нашего круга. Вы, конечно, встречали такой тип: девушка с фотоаппаратом. Они якобы журналистки, фотохудожницы, а на самом деле просто охотятся на мужчин, промышляя на разных сборищах… (пауза) Можно задать вам вопрос? Только прошу вас ответить честно… только честно… Вам действительно нравятся его романы?
Елена. Ваш брат неоднозначный писатель, экстравагантная личность. Его книги перенасыщены энергией смерти, саморазрушения… изощрённым имморализмом, особенно – последние две. За текстом открывается сложное, изощрённое культурой и цивилизацией уставшее мышление, человек страшно травмированный жизнью и художник, который смог убедительно рассказать об этом миру. Интересно, насколько его романы автобиографичны?.. Я едва ли могу сказать, что меня привлекает больше – его книги или его личность.
Бруно. (С недовольством) Никогда не читал его романы. Отец запретил читать и держать их в доме, он принимал Александра, как сына, частное лицо, игнорируя, как публичного литератора. Хотел, чтобы Александр стал юристом или врачом. Мы никогда в него не верили…. в его занятия литературой… Он состоялся по чистой случайности. Просто попал в нужное место в нужное время, не более…. Говорят, что первый роман кто-то помог написать ему, стиль и эстетика этого романа больше никогда не повторились. После газетного скандала Александр превратился в ходячий труп, отказался от литературы, больше ничего не пишет.
Елена. Если он бросил писать, то чем же теперь занимается?
Бруно. Чем?.. (улыбается) Он рассылает объявления по газетам, в отдел знакомств. Вам, наверное, уже рассказали…. Иногда он все-таки пишет какую-то возмутительную чушь для желтой прессы, коллекционирует фотографии самоубийц. У него есть специальный альбом, куда он вклеивает снимки повешенных, утопленников, отравившихся и т.д. Другая его страсть -разговоры с проститутками по телефону. Он назначает встречи и никогда не ходит, но зато аккуратно пересылает им небольшие суммы. Он вообще склонен к некой странной благотворительности, правда, оказывает финансовую поддержку только женщинам. Его знают все проститутки и сумасшедшие города.
Елена. Вы хотите сказать, что он притягивает проблемы?
Бруно. У него сейчас нет сил, чтобы создать настоящие проблемы, слава богу, но из-за своих причуд он стал мишенью для насмешек… Хотя, в университете, его авторитет подорван не до конца. Они все ещё шлют ему приглашения, и издательства обхаживают…
Входят музыканты (пианист, саксофонист, контрабас, ударные). Звучит медленный фокстрот. Бруно приглашает Елену. Танцуют. Он нежно поглаживает её плечо, старается привлечь к себе ближе, шепчет что-то на ухо, она улыбается.
Вечер, гостиная. Звучат русские вальсы. Писатель (в старом халате из-под которого видны пижамные брюки) просматривает разбухший альбом с газетными вырезками и стопку газет, что-то вырезает ножницами, наклеивает в альбом. Звонит телефон. Он подходит, снимает трубку.
Писатель. Алло
Женский голос. (Хихиканье)
Писатель. Это ты, моя дорогая?.. Может в этот раз ты захочешь со мной поговорить? Это ведь ты мне все время звонишь?
Женский голос. (Нарочито стонет)
Писатель. Когда же ты навестишь меня, моя радость?
Женский голос. (Стоны усиливаются)
Писатель. Ты ведь хочешь навестить меня? Да?!
Женский голос. (Слышана какая-то возня, смех).
Писатель. Приходи! Я с нетерпением жду! У меня есть для тебя сладкий подарок…
Женский голос. (Хихиканье, стоны)
Писатель. Ты ведь уже взрослая девочка?!
Женский голос. (Стоны нарочито громкие)
Писатель. Такая шалунья… Балуешься со свечкой?
Женский голос. (Протяжный всхлип, стон)
Писатель. Ты уже умеешь отсасывать?
Женский голос. (Нарочито громко дышит)
Писатель. Давай, дорогая… Вот так! Так… (Запускает руку под халат)
Абонент бросает трубку.
Писатель ложится на диван, пытается мастурбировать. Звуки шагов и стук сверху сбивают его. Он наливает спиртное, ходит по гостиной, затем возвращается к газетам. Входит Елена. Она в тёмном платье, руки оголены, волосы распущены.
Елена. Добрый вечер. Можно войти?
Писатель. (Равнодушно смотрит на неё) Ааа… Конечно же! Я, знаете ли, привожу в порядок свой странный архив.
Елена. Не помешаю?
Писатель. Нет, не думаю. Присаживайтесь. Как вам понравился город?
Елена. Очень понравился… Прекрасный вечер!
Писатель. Я попробую угадать, где вы были. В «Черепахе», верно?
Елена. Да. И ещё в «Последней инстанции».
Писатель. Как символично! Да, бедный простодушный Бруно, он себе не изменяет, всех женщин туда затаскивает, считает, что белое пиво, гусь с капустой и аура места способствуют соблазнению… (смеётся) Никакого воображения, настоящая свинья. Он уже попытался соблазнить вас? Танцевал с вами?.. По-солдатски честно предупреждал, что я опасный человек. Ведь в заведении можно потанцевать, в этом весь секрет.
Елена (растерянно). Да, мы танцевали…
Писатель. И он пошло жал вам руку?
Елена. (Пожимает плечами, явно в замешательстве. Не знает, как реагировать)
Писатель. Вы ведь рано вернулись? Я все-таки дождался вашего возвращения, слышал, как подъехала машина. У него даже не хватает смелости вернуться за полночь! (Внимательно смотрит на неё) А у вас есть смелость и воображение, (с издевкой) эти два качества присущие истинному художнику? (Медленно берет её за руку, подносит к своему лицу, вдыхает запах кожи, затем кладёт её пальцы себе в рот, прикусывает. Елена смущена. Писатель быстро отпускает её руку) Ну не надо! Не смущайтесь, извините. Обо мне тут разное говорят… Не спешите с выводами, лучше сделать их самостоятельно. Вы не будете возражать, если я поставлю музыку? (подходит к проигрывателю, ставит пластинку, наливает скотч садится в кресло звучит:
Марлен Дитрих. Ты не хочешь купить себе использованные иллюзии, второсортные. Когда-то это были самые сладкие иллюзии, самые настоящие райские иллюзии. (Писатель доливает скотч, слушает Марлен Дитрих, явно забыв о существовании Елены. Она не знает, что делать).
Елена. Господин фон Дальвиц…
Писатель (Открывает глаза от неожиданности, смотрит на неё gay movies удивлённо). Давайте и мы потанцуем. (Не дожидаясь согласия, привлекает её к себе, танцуют какое-то время молча)
Марлен Дитрих. Ты даже не можешь себе объяснить, но в этом сумасшедшем раю ты влюбился в боль.
Писатель (танцуя). Влюбился в боль… Ты не хочешь купить себе использованные иллюзии?
Марлен Дитрих. Возьми мои иллюзии. Я продаю их за гроши, некоторые ради любви, некоторые ради слез…
Писатель. Некоторые ради любви, некоторые ради слёз.
Марлен Дитрих. Ты не хочешь купить себе использованные иллюзии, второсортные?
Писатель (Говорит спокойно, почти равнодушно). Зачем ты сюда приехала? Ты хочешь что-то выведать обо мне? Ты ведь больше недели здесь… видишь, я всё про тебя знаю. Кто дал задание? Эта старая крыса Харди? (Резко наклоняет её назад, как в танго, и держит какое-то время в таком положении.) Ну что ты смотришь?! Вы хотите уничтожить меня, да?! Ему было мало, что он чуть не угробил меня?! Ты приехала за новой сенсацией! Ты ведь работаешь на него, верно?! (Отшвыривает её на диван.) Господи, деревянная…
Елена. Господин фон Дальвиц, вы ошибаетесь… Уверяю вас!
Писатель. Встань!
Елена. Что?!
Писатель. Встань, тебе говорят… (Смотрит оценивающе) Ну какая ты переводчица?! Я, дорогая моя, повидал переводчиц… Ты просто (прищуривается) шпионка… Шлюшка! Я знаю таких, как ты… Быстрые поебушки в туалетах между фотосессиями! Вон отсюда, шпионка! Я по глазам вижу, что ты шпионка, у тебя глаза подозрительные. Ты уже достаточно узнала обо мне! Вон!
Женщина пятится к двери, выбегает из гостиной. Он допивает скотч. Звонит телефон, писатель поднимает трубку.
Писатель. Всё прекрасно, Бруно. Твоя протеже уже mobile porn ушла спать. Спокойной ночи, родственник! (Гасит свет, понимается вверх по лестнице).
Марлен Дитрих. Не хочешь ли ты купить иллюзии? Всё для тебя…
Воскресный полдень следующего дня. В саду накрыт обеденный стол, возле которого хлопочет Роза, ей помогает Мина. За столом старик в инвалидном кресле, под пледом. Скрюченные артритом руки в тёмных пятнах беспрестанно движутся по пледу. Входит писатель, он тщательно одет: прекрасно сшитый летний костюм, на шее платок яркого тона. Посматривает на дверь. Обращается к Розе.
Писатель. Где же наша обаятельная гостья?
Роза. Не знаю. Я ещё не поднималась наверх.
Писатель. Я сам схожу за ней. (Входит Бруно. Он тщательно одет, впрочем, как всегда.)
Писатель. (С write my essay издёвкой) Бруно, ты не пригласишь нашу милую гостью к семейному столу? Она ещё наверху. Думаю, ты достаточно познакомился с ней, чтобы войти в её спальню.
Бруно. Не настолько, Александр, не настолько. (Щелчком снимает с плеча несуществующую пылинку, расправляет плечи, приосанивается, откашливается) Как отец?
Писатель. От обезболивающих ему, по-моему, хуже. Вы с нашим жизнерадостным доктором решили превратить его в овощ? У него совершенно обессмыслились и потускнели глаза.
Бруно. Не мели чушь, Александр.
Писатель. (Нервно) Я не позволю вам превращать дом в Равенсбрюк! По-моему, вы, парочка садистов, издеваетесь над стариком.
Бруно. Зато ты желаешь его смерти.
Писатель. Я от всей души желаю тебе такой жизни.
Бруно. Прекратим этот разговор, решения принимаю пока ещё я.
Писатель. Да, я знаю, традиция прежде всего, Интересно, когда он не сможет сидеть, превратившись в обрубок без ног и рук, вы всё равно будете выносить его к столу на эти дурацкие семейные обеды?
Входит Елена. Разговор обрывается. Писатель меняет выражение лица, на ироничное. Она в удлиненном, несколько декольтированном платье. Тёмное кружево лифа, и серый отлив чёрного шёлка. Волосы уложены в высокую прическу.
Елена. Добрый день.
Писатель. Добрый… Как спалось?
Елена. Спасибо, хорошо.
Бруно. Сюда, пожалуйста. (отставляет ей стул.)
Елена. Благодарю…
Повисает тяжёлая пауза.
Бруно. Елена, какой роман Александра вы выбрали?
Елена. «Пустые мысли», но я ещё не получила согласие автора.
Писатель. (Обращается к Розе) Сегодня очень вкусный суп! Спасибо, Роза.
Роза и сиделка хлопочут возле старика, пытаясь покормить его.
Роза. Благодарю вас, господин фон Дальвиц.
Бруно. Да, очень вкусно… Почему бы тебе Александр, не дать согласия?
Писатель. Я не нуждаюсь в посредниках, Бруно. (иронично) Мы можем сами договорится обо всём, верно, Элен? (Берёт лежащую на столе руку Елены, целует её.) Это горькая правда, что даже у великих людей…
Елена. …есть порочные связи.
Писатель (Поднимает брови, имитируя удивление). Сна нет, и снова мысли о смерти, помню о смерти, и мне не уснуть. Всё появляется, чтобы essay writing исчезнуть…
Елена. …Жизнь мне дана, чтобы прочь ускользнуть!
Бруно. Браво, Елена! Ну что, получил, умник?!
Писатель. Я не так добродушен, как ты, Бруно… Продолжим?
Елена. Отчего ж нет…Ему было тридцать лет, он был красив, умен, не имел нравственных устоев, и, таким образом, вполне соответствовал отводимой ему роли…
Писатель. Вольмону было тридцать лет… Вольмону, Элен! 1788 год, Бастилия. (Усмехается.) У маркиза была страсть описывать семейные неурядицы.
Елена. В его романах все сводится к свободе, в его жизни все свелось к ограничениям.
Писатель. Все же он сумел сорвать несколько роз на тернистой тропе жизни. Молоденькая гражданка Роза Келлер доставила ему укол истинного наслаждения, её имя осталось в веках… Продолжим?
Бруно. Ну хватит, честное слово, это уже похоже на коллоквиум. Элен, не отвечайте этому злодею…
Писатель. Даже подумав о твоих ботинках, я должен испытывать страх, тут уж женские ножки не впечатляют, а если хочешь моей ласки - ты ведь помнишь её - если хочешь почувствовать её ещё раз, то оставь след от них..
Елена. (Смеётся) сдаюсь…
Писатель. Ладно, напоследок…Госпожа, ты можешь связать меня на столе, туго стянуть, десяти-пятнадцати минут достаточно, чтобы подготовить инструменты… Больше цитат нет, одни желания. (Обращается к Елене) Подумайте…
Елена. (Фыркает)
Бруно. Александр, ну будет тебе… Твоя шутка по-моему далеко зашла.
Писатель. Я не шучу… Мне было интересно. Думаю, мы как-нибудь вечерком продолжим…
Елена. Не знаю, моя работа не продвигается, я наверно скоро уеду.
Писатель. Жизнь подражает искусству, не спешите. Всё ещё только начинается.
Бруно. Вы не хотите сегодня сходить в гости к моим хорошим знакомым?
Писатель. К кому это?
Бруно. Тарнавские просили меня познакомить их с Еленой.
Писатель (Иронично). Я не советую ходить в дома, где нет приличной выпивки.
Бруно. Тарнавские интересные люди…
Писатель. О да, это так интересно!! Эмма всё ещё читает наивную эротику в стиле Полин Реаж, и они всё ещё изображают таааакую раскрепощённую пару…(со злостью) А за фасадом счастливой семейной жизни веет супружеской скукой протухших спален, стареющих тел, воскресных celebrity nude обедов, детских праздников!
Бруно. (Сухо.) Ничего плохого не вижу в крепких традициях на редкость дружной семьи!
Елена. Если можно, как-нибудь в другой раз, я бы хотела сегодня немного поработать.
Бруно. Да, конечно, но они будут с нетерпением ждать, я обещал вас привести.
Елена. С удовольствием познакомлюсь с ними.
Вечер того же дня гостиная (звучит "Коста Дива"). Писатель бесцельно бродит по гостиной, курит. Он в растянутой серой кофте, шарфе, пижамных брюках полосками поперёк. Подходит к книжным шкафам, достаёт книгу, звонит телефон, писатель берет трубку.
Писатель. Ну, наконец то… Я думал, ты забыла обо мне.
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Ты многим звонишь?
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Ну хотя бы скажи, как тебя зовут, моя радость?
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Одно porn mobile слово! Имя!
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Мне было бы очень приятно… У тебя, должно быть, чудесное имя, имя, похожее на сорт мармелада… Анжелика? …Мона?
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Может, имеет смысл поговорить о цене?
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Сколько ты берёшь? Я на всё gay sex video согласен…
Абонент. (Молчание.)
Писатель. Правда, я очень хочу встретиться с тобой. Ты меня заинтриговала…. Давай, дорогая, соглашайся, я жду … в 7? В 8? В любое время, всегда… Дверь будет не заперта. …Фридрихштр…
Абонент. (Бросает трубку).
Писатель. Вот чёрт! (наливает скотч)
Писатель поднимается по лестнице со стаканом и бутылкой в руке к комнате Елены, дверь приоткрыта, в мягком вечернем освещении видна переводчица. Она за столом, работает. Елена в мягких брюках и старом свитере.
Писатель. Можно войти?
Елена. Да… Да…
Писатель. Я вам тут кое-что принес. (Отдает ей книгу). Это первый вариант без поздних вставок и правок. Я до сих пор считаю его самым удачным. Тираж был совсем небольшой, потом я попытался немного поменять концовку, у вас более поздний вариант. (Берёт со стола книгу). И ещё …я написал предисловие к русскому переводу, но мне нужны некоторые сведения.
Елена. (Берёт листок с набранным на машинке предисловием, пробегает глазами). Да, хорошо, спасибо.
Писатель (Наливает виски, садится в кресло). А вы молодец… Я был уверен, что больше не увижу вас…. (молчат) Я вел себя безобразно… просто, как свинья, прошу прощения!
Елена (Тень от неприятного воспоминания пробегает по её лицу, но она сдерживается, молчит). …
Писатель (Писатель тоже молчит). Вас уже достаточно просветили… Вы ведь знаете обо мне?
Елена. Да… Теперь да.
Писатель. Прочитайте это (протягивает ей измятый конверт, она вопросительно смотрит на него). Прочтите, пожалуйста. Может, мне надо, наконец, поговорить с кем-то об этом.
Елена. Пробегает глазами письмо, затем протягивает ему назад, он берёт листы, сжимает в руке и так застывает: глаза невидящие устремлены в одну точку. Молчание длиться довольно долго. По лицу писателя проходят волны боли и страдания. Она в порыве сочувствия дотрагивается до него, он сползает с кресла, на колени, закрывает лицо руками, дрожь проходит по его телу. Елена наклоняется к нему, он берет её руки в свои. Они застывают в каком-то пароксизме узнавания, слияния и законченности жеста, образовывая отчётливую фигуру: коленопреклоненный мужчина и склонившаяся над ним женщина. Мельком он видит отражение в зеркале, и мгновенный укол наслаждения пронзает его.
Продолжение следует.
| < Prev | Next > |
|---|