Авгиевы конюшни петербургской поэзии

На протяжении трех веков Петербург и поэзия шли рука об руку. Жизнь поэтов, живших и творивших в городе на Неве, как правило, всегда была драматичной, а личность – масштабной. Но что сегодня представляет собой панорама поэтической жизни Петербурга? Кто «глаголом жжет сердца людей»? Какие поэты заявляют о себе громче всех? Кому нужна поэзия?

Культурное «расследование» поэтической жизни Петербурга провел Александр Колоев.

Касаться вопроса «что сегодня происходит с поэзией?» следует, если не сказать, щепетильно, то уж точно весьма осторожно. Во-первых, вокруг споров о «месте поэта в рабочем строю» поломано немало копьев, а во-вторых, души поэтов чрезвычайно ранимы.

Оптимисты утверждают, что поэзия в наше время переживает бурный расцвет, отталкиваясь от того, что количество людей, называющих себя поэтами, и число поэтических сообществ растут как грибы после дождя. В Интернете немыслимое множество сайтов, где современная поэзия  измеряется терабайтами, в Петербурге редкий день обходится без поэтического вечера, а плодовитость у поэтов такая, что люди не успевают их не только читать, но и закидывать банановой кожурой, – короче, Бронзовый век русской поэзии налицо.

Пессимисты же по-стариковски поговаривают, что «нынче уж не те времена»: поэзия теперь не властительница дум и не законодательница общественного вкуса, самонадеянно добавляя к слову «поэзия» клишированное «умерла». Всё: времена, когда «поэт в России был больше, чем поэт», закончились. Теперь поэт – никто. Ноль. Пустой звук. Поэты не интересны, не известны и не нужны.

Как ни парадоксально, но в извечном споре оптимистов и пессимистов, на сей раз побеждают не реалисты (они вообще не интересуются поэзией), а те и другие – все правы, но каждый по-своему.

Сегодня поэтический небосклон, словно вид ночного мегаполиса из иллюминатора самолета, – одно сплошное световое пятно. Горящих звезд много, но все они тусклые, едва различимые, да и век их недолог: гаснет одна – тут же вспыхивает другая, причем это происходит так быстро, что никто никаких изменений зафиксировать не успевает. При этом отсутствуют яркие звезды, те, на которые любопытствующий захочет навести телескоп и приглядеться.

В России к литературе отношение особое. Литература у нас всегда была явлением общественным, поскольку служила мощным плацдармом для осторожного выражения мыслей, когда высказываться на страницах газет и говорить вслух все, что думаешь, было нельзя. В России поэзия заменяла свободную прессу. Несмотря на дикий гнет цензуры, сначала царской, потом советской, поэзии все-таки удавалось донести до народа то, чего нельзя было сделать другим способом. Индивидуальный взгляд на происходящее был только в литературе, в то время как пресса канцеляритами выражала официальный взгляд властей. Расцвет поэзии в начале двадцатого века, когда русская поэзия шла наравне с мировой, объясняется еще и экзистенциальными запросами времени – технический прогресс двинулся семимильными шагами.

Двадцать лет назад СМИ получили долгожданную свободу (всё относительно) и тут же оттянули одеяло на себя, забрав у литературы публицистическую функцию, без которой русская литература не мыслилась на протяжении трех веков. Но если проза не пострадала, а в некотором смысле и приобрела (появились не зависящие от политической конъюнктуры жанры: фантастика, детективы, любовные романы), то поэзия не смогла удержать читателя. Поэт и читатель разминулись.

Поэты стали экспериментировать со словами, рифмами, размерами  и прочими малоинтересными для обычного читателя вещами, принятыми называть одним всеобъемлющим, но расплывчатым словом «постмодернизм». В поэзии стала преобладать форма над содержанием, вылезли такие малоприятные вещи как претенциозная ерунда, дешевый эпатаж и откровенная пошлость. Неудивительно, что такая поэтическая «эксперименталистика» стала интересна лишь коллегам-поэтам (надо знать, что пишут остальные), филологам (потому что надо интересоваться) и ничтожно малой аудитории, состоящей преимущественно из изящных эстетов с гуманитарным складом ума, диких поэтофилов и городских сумасшедших (не хочу никого обидеть, но придите на любой поэтический вечер и убедитесь сами).

Одиозное изречение Евтушенко «поэт в России, больше чем поэт», похоже, действительно стало неактуальным. Стихи в массовом сознании не воспринимаются как нечто серьезное. Так, легкое творчество, бессмысленное баловство, приятный досуг, красивая филологическая игра со словами, увлекательное развлечение для гуманитариев. К поэтам теперь люди относятся как к маленьким детям: «чем бы дитя не тешилось...»

Возможно, такое отношение к поэзии обусловлено сегодняшним универсальным мерилом всех и вся – деньгами. Ведь занятие поэзией не требует материальных вложений. Что нужно поэту, кроме таланта и вдохновения (и то сомнительно)? Лист бумаги и ручка. Поэты обожествлялись в те времена, когда стихи впитывали боль поколения, несли тяжелую печать своего времени. Поэзия, словно  лакмусовая бумажка, позволяет индуцировать состояние общества и политическую ситуацию.  Сегодня же мы живем в относительно спокойное (тьфу-тьфу) время, что естественным образом отпечатывается на уровне поэзии. Подмечается даже любопытная историческая закономерность: поэзия живет и расцветает в переломные эпохи и протухает в застойные периоды истории.

В конце 90-х поэзия, лишившись публицистичности, стремительно маргинализировалась. Ушла в клубы, немногочисленные и малотиражные толстые журналы, в самиздат и, конечно, в Интернет. Перестала быть общественным явлением, стала делом частным, сугубо интимным в плане творчества. Поэзия нашла пристанище в области чистой филологии. Может, там, где и должна находится по определению?

Сейчас в России подчеркнуто непоэтическое время. Поэзия тяжело вписывается в современный высокотехнологичный мир. Стихи остаются в текстовом измерении, воспринимаясь избалованным мультимедиа современным человеком архаично. Индустрия компьютерных игр и 3D-кинематограф способны дарить людям гораздо больше эмоций, чем рифмованные строчки.

Несомненно то, что современная поэзия тяготеет к устной форме. Поэты хотят, чтобы их слушали, а не читали. Поэтому процветают нескончаемые поэтические фестивали, конкурсы, чтения и слэмы (соревнование, когда поэты эмоционально читают стихи, стараясь разгорячить публику).

Крупные поэтические слэмы в Петербурге периодически проводится в клубе «Танцы» Их ужасающий примитивизм поражает: в стихах всех участников нет ничего, кроме мата и физиологических реакций организма. Это и не поэзия в собственном смысле, а сгусток рвоты; будто стихи не написали, а изблевали. Или еще проще: загрузили в компьютер словарь русского мата, заставили компьютерную программу перетасовать слова, скомбинировать, потом готовые результаты распечатали и раздали участникам слэма.  Говорю без всякого преувеличения – я сам там был и всё слышал собственными ушами.

Еще одна причина перехода поэзии в устную традицию – незаинтересованность книжных издательств печатать стихи. Неприбыльное дело. Издаваться же за свой счет могут позволить себе немногие.  Сегодня поэзия если и издается, то ничтожно малыми тиражами (до 1000), в основном за счет авторов, грантов и меценатов. Выглядят же эти сборники жалко: маленькие, невзрачные, бледные и бедные. Обложки навевают такую тоску, что брать эти книги в руки даже не хочется.

Для поэта Владимира Антипенко, создавшего в Петербурге крупнейшее поэтическое движение и театр «Послушайте», живое слово в авторском исполнении – позиция принципиальная. Все устраиваемые им поэтические вечера, даже если на них никто не придет, он снимает на видео и выкладывает в Интернет – там своя аудитория. «Раньше люди выбивали информацию на камнях, дощечках, потом изобрели бумагу, теперь настала эра видео – духовное, запечатлённое в электронном», – считает Владимир.

Возникновению поэтического движения Владимира Антипенко во многом поспособствовал его тезка – футурист Владимир Маяковский. Всё началось весной 1998 года – тогда, каждую субботу, у памятника Маяковскому в сквере на углу ул. Маяковского и ул. Некрасова амбициозный Владимир Антипенко с энергичными молодыми поэтами устраивал публичные чтения стихов. Постепенно сформировалась команда с ёмким названием «Послушайте!», которое полностью отвечало и до сих пор отвечает идее движения. Молодые поэты стали желанными завсегдатаями поэтических вечеров, проводимых в городе, активно выступали в концертных залах, начали даже гастролировать по стране.

Владимир Антипенко уже несколько лет устраивает в городе поэтические мероприятия, среди которых фестиваль Street ЛИТО «Послушайте!», фестиваль  «Фэнтази-крик!» в лофт-проекте «Этажи» и еженедельные вечера в black porn доме молодежи «Форпост», курирует огромную группу во «ВКонтакте», ведёт ЖЖ, видеоархив на Яндексе, а также является несменным ведущим авторской программы «Поэтов послушайте!» на радио «Петербург».

Владимир пишет ассоциативные стихи, в основе которых описательно-визуальный тип построения. Такие стихи требуют от поэта усиленной работы воображения, а от слушателя предельного внимания и богатой фантазии.  Экспериментируя со словами и их связями, подобно Велимиру Хлебникову, он легитимизирует новые формы поэтического слова. И если на уровне здравого смысла такие строки как «молоток мыла в зубы гладить» или «пещеры поста лыжи свистывал» воспринимаются дико и не выдерживают никакой филологической критики, то на уровне восприятия они порождают, как считает Владимир, цельное художественное видение-ощущение звука и ритма. Впрочем, если у вас ассоциации заставляет себя долго ждать и вообще становится скучно от таких стихов, Владимир бы сказал, что вы просто не способны их почувствовать, ибо, как считает он (удачный ход для объяснения!), все люди делятся на два генетических типа. Одни не воспринимают ассоциативные стихи, вторые – воспринимают, причем это не зависит от уровня образования, интеллекта и социального положения. Таким образом Владимир вместе с «Послушайте!» провозглашает новый тип поэзии: А-Поэзии – ассоциативной, альтернативной и, наконец, Антипенко-поэзии.

Для одних Владимир Антипенко – агрессивный вождь самодеятельного объединения лихих графоманов, для других – харизматичный поэт, объединяющий вокруг себя молодых талантов и предоставляющий им возможность выступить и найти своего слушателя. Неоспоримо одно: Владимир занимается делом чрезвычайно важным и полезным, заслуживающим большого уважения. Особенно если учесть, что он уже несколько лет не работает (на что живет – скрывает), полностью посвятив себя любимому делу – поэзии.

Впрочем, пресловутый денежный вопрос дает о себе знать. Пока писался этот материал, Владимир в «Контакте» разослал оповещение о том, что театр поэтов зашёл в крутое финансовое положение, ставящее под угрозу его дальнейшее существование. Владимир залез в долги, на него не на шутку накатили банки (камеру для съемок вечеров он взял в кредит).

Дом молодежи «Форпост» у метро «Выборгская». Каждую среду здесь проходят вечера театра поэтов «Послушайте!» (кстати, объединение называется «театром» весьма условно, поскольку Владимир не обучает своих подопечных сценическому и ораторскому искусству). Пока на вечер собирались поэты и их друзья (а кроме них никто практически сюда и не ходит), я разговаривал с Владимиром Антипенко, или, как он называет себя, Карабасом Барабасом театра поэтов, хотя на типичного депутата-бюрократа он похож больше, чем на «доктора кукольных наук».

Я в лоб спросил Владимира о назначении поэзии и «месте поэта в рабочем строю». «В жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда поэзия становится позарез нужна, – философски начал рассуждать Владимир. – Человек обращается к поэзии, ищет своего автора, чтобы найти ответы на те сакраментальные вопросы, на которые нигде больше нельзя отыскать ответ. Если, конечно, человек не погрузится в быт и обыденность – то, чем живет большинство населения».

Стойкий интерес к поэзии в прошлом и явное безразличие в настоящем Владимир объясняет возросшим значением за два последних десятилетия агрессивных каналов масс-медиа и исполинского Интернета. «Раньше человек, желая получить впечатления, шел в кино, в театр или на поэтический вечер. Сегодня же он либо включает телевизор, либо просиживает в Сети. Соблазнов стало больше и средний человек нашел что-то более интересное, чем поэзия».

Молодой литературный критик и поэт Светлана Бодрунова в эссе «Поэтическая карта Петербурга: младшее поколение» указала три самых звонких, с ее точки зрения, имени, представляющих молодую петербургскую поэзию. Случай получился пушкинский, классический, потому что все имена девичьи: Дарья Суховей, Наиля Ямакова, Алла Горбунова.

Дарья Суховей – известный в Петербурге молодой поэт, активный организатор и ведущая многих поэтических вечеров. Дарья окончила в 2000 году филологический факультет СПбГУ, а в 2008 –  аспирантуру, по ее словам, самой консервативной кафедры России – кафедры русского языка, защитив диссертацию по теме «Графика современной русской поэзии». Вышеупомянутая Светлана Бодрунова весьма точно написала: «Стихи Дарьи – это как если университетского профессора сфотографировать не на дагерротип, а цифровиком. Технология другая, но профессор – он и есть профессор, никуда не делся, никак не поменял жизненные принципы».

Дарью часто называют модным слово «культуртрегер» – устроителем  поэтической жизни города, что, собственно, вполне заслуженно. Она курирует уникальный сетевой проект «Санкт-Петербургский литературный гид», информирующий о литературной жизни Северной столицы: новости о литературной жизни города, анонсы выступлений поэтов и прозаиков, информация о журналах и новых книгах. «ЛитГид» берет начало в 1999 году; тогда литературная жизнь города слабо отражалась в Интернете, социальных сетей еще не было, поэтому информация собиралась методичным телефонным обзвоном и письмами. Ныне Дарья на связи со всеми кураторами литературных мест города, в которых регулярно что-то происходит. Таких точек в городе, по ее словам, не менее 15-ти, а общее число мест перевалило уже за 50. Большая заслуга Дарьи заключается в том, что еще до появления сайтов типа «Афиша.ру» ей удалось наладить периодическую рассылку анонсов литературных мероприятий, проводимых в городе, до нее этим никто не занимался. Сегодня у «ЛитГида» около 900 подписчиков – прямо скажем, немного, особенно если учесть, что Петербург гордится званием культурной столицы, правда, число читателей на порядок больше. Одно время «ЛитГид» существовал за счет грантов, теперь продан ДК им. Крупской, на сайте которой и размещается. Дарья также курирует сайт «Новая литературная карта», который структурирует литературное пространство России.

С 2001 года Дарья Суховей проводит ежегодный поэтический фестиваль в Петербурге («Майский фестиваль новых поэтов»), который призван открывать новые имена петербургской поэзии и приглашать наиболее интересных поэтов, живущих в разных местах мира. С 1998 года Дарья занята организацией литературных вечеров. Дарья поделилась, что при организации мероприятий не обращает внимания на то, в каком объединении состоит автор – главное, что он хочет донести до аудитории и какие стихи пишет.

Дарья Суховей работает старшим научным сотрудником Государственного Литературного Музея «ХХ век» (Музей-Квартира М.М.Зощенко) на Малой Конюшенной. Там я и встретился с Дарьей, чтобы подробно расспросить ее о поэтической жизни Северной Пальмиры. Кто-кто, а она-то об этом должна знать всё.

Тем более, что за день до этого в городе проходил крупный поэтический фестиваль «Парад планет», где она была ведущей. Само название фестиваля символично: парад планет – редкое не только астрономическое явление, но и поэтическое событие. Суть мероприятия сводится к публичным поэтическим чтениям, знакомству поэтов самых различных объединений и взглядов на поэзию для  обмена опытом и мнениями. Впрочем, такие словесные баталии обычно не приводят к конструктивному диалогу и взаимопониманию.

Если лет пять назад поэтов Петербурга (преимущественно молодых) можно было условно разделить на три большие группы: поэты, вышедшие из Сети, традиционные ЛИТО и «пришлые» поэты, уверенно вписывающиеся в петербургскую среду – то сегодня эта классификация безнадежно устарела. Поэты, вышедшие из Интернета, свое творчество больше не идентифицируют с сетевой поэзией, ЛИТО потеряли статус неприкосновенности и авторитета, теперь ЛИТО может организовать кто угодно, а непитерские поэты, заявившие о себе в городе на Неве, органично вписались в петербургский поэтический контекст.

«Настало время индивидуальностей. Сегодня у поэта может быть 1-2 читателя, может быть 10, а может быть 10 тысяч – но это те читатели, которые должны не отдыхать при чтении, а вникать в стихи, разбираться, работать с текстами поэта, возможно, даже не меньше, чем сам поэт при их создании», – уверена Дарья.

Дарья принесла антологию «Стихи в Петербурге. 21 век», выпущенную при содействии музыкально-литературного клуба «Платформа», в частности, его идейным организатором, известным литературным критиком и писателем Вячеславом Курицыным. Дарья деловито листала сборник, комментировала напечатанное – мне было ясно, что в сборнике собрана весьма пестрая картина поэтической жизни: тут и верлибры, и неоавангрд, и рок-поэзия (успел схватить взглядом Бориса Гребенщикова).

«Формация» – еще один небезынтересный сборник, составленный Кириллом Коротковым и Арсеном Мирзаевым и вышедший  два года назад, куда были включены произведения более ста петербургских поэтов. Среди них имен десять значительных и признанных, несколько десятков – «широко известны лишь в узких кругах», остальные ни у кого не на слуху, творчество которых в большинстве своем либо сводится к описанию физиологических реакций и обильному сквернословию, либо к откровенной графомании. Обычно таким «поэтам» хочется задать один единственный вопрос: «Поэтом можешь ты не быть?»

Самое любопытное заключается в том, что антологию «Формация» предваряют два предисловия – безжалостного критика Виктора Топорова и яркого публициста Дмитрия Быкова. Их тексты настолько критичны, что после их прочтения читать стихи уже нет никакого желания. Впрочем, расчетливый маркетинговый ход ясен: кто сегодня будет читать книгу, которую назойливо хвалят. Однако на презентации сборника поэты все-таки потребовали публичных извинений от разошедшихся не на шутку критиков.

Топоров уверенно обзывает сборник «братской могилой», по которой надо «пройтись Карфагеном», «лирическим Гайд-парком пополам с зоопарком», и без стеснения рисует образы петербургских поэтов, за которыми искушенный в области современной поэзии человек узнаёт конкретные имена (орфография и пунктуация сохранены): «...в постмодернистской ситуации все звери, включенные в сборник, равны. И застенчивый онанист, отмеряющий сперму бензобаками; и лысый каламбурист, чувствующий себя в чужом «пежо», как в жопе; и юный педик, разучившийся любить – но не кричать в постели; и парижский рифмач из старых питерских стукачей; и пожилая проблядь, попеременно lesbian xxx путающаяся то с ямбом, то с хореем; и выползшие из щелей шестидесятых прошлого века литературные клопы разной степени наетости; и ученики Лейкина; и приятели Курицына; и поклонники Крусанова; и убогие подражатели Мякишеву; и бледные копии Дудиной; и штрафное отделение стихопрозы; и взвод верлибристов; и старательные слушатели Сосноры; и капитан ВМФ СССР Орлов вкупе со старшиной первой статьи Беспалько; и лицеисты Льва Лурье; и питомцы клуба «Дерзание»; и сгоревший Дом писателей; и разогнанный «Сайгон»; и закрывшиеся «Академпроект» и «Платформа»; и мимолетный «Zооm»; и пещерный «Борей»; и ветераны Комарово; и титаны Царского Села; и путаны с проспекта Просвещения; и закройщики из Торжка, и библиотекари из Публички; не говоря уж о  численно преобладающих бродскоманах и бродскоманках, – все они, пусть и каждый  (-ая) по-своему, нынче правы: они считают себя поэтами».

Быков же более сдержан, он пытается обосновать свою позицию, а не фонтанировать злобной критикой за гранью добра и зла. «Чемпион отечественного книжного рынка» сетует на мертвость текстов, отсутствие динамики и досадную предсказуемость.

Пять лет в Петербурге выходит тысячным тиражом философско-поэтический альманах «Транслит», бессменным редактором которого является  Павел Арсеньев,  известный поэт, перфомансист и участник коллектива «Лаборатория Поэтического Акционизма», выступающего против коммерциализации искусства и произвола властей в области культурного наследия. В концепции альманаха отчетливо проявляется стремление всячески отгородиться от поэтический традиций и  примкнуть к эксперименту, а также навязчивое выражение левых марксистских взглядов.

На филологическом факультете СПбГУ, который, кстати, признан крупнейший языковым факультетом не только в России, но и в мире, выпускается на средства Профсоюза уже шесть лет альманах «Почерк» – сборник университетской поэзии, прозы и литературной критики. Издание позиционирует себя как стартовая площадка для творчества начинающих университетских поэтов и прозаиков. В «Почерке» печатаются и достаточно известные петербургские авторы и преподаватели, чтобы студенты смогли ощутить высокую планку (хотя некоторые из них пишут не хуже). С особой гордостью редакция рассказала мне о публикациях в альманахе немецкого писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе, Гюнтера Грасса и молодых немецких поэтов, с которыми сотрудничает переводчик Михаил Клочковский, преподаватель немецкого языка и литературы.

Альманах принципиально открыт для творчества, единственный критерий для публикации в сборнике – художественная ценность произведений. «Как правило, для совсем начинающих авторов мы отбираем не больше двух произведений, чтобы дать человеку радость публикации и наглядную возможность сравнить себя с другими, – рассказала мне редактор альманаха Алла Зиневич. – Что же касается опытных авторов, то могу сказать, что они обычно сами предлагают тексты, часто уже из опубликованного ранее в Интернете, причем каким-то мистическим образом оказывается, что они в совокупности дают некую общую тематику номера. Мы стараемся отобрать стихи по критерию «сейте разумное, доброе, вечное» и одновременно стилистически оригинальное: особый язык, словарь, иногда – твердые формы (сонеты, секстина). Мы не делаем ставки на классическую силлабо-тонику или верлибр, тем более, что большинство поэтов избирают промежуточные формы». Филфак – факультет невест, больше половины авторов – девушки, поэтому, само собой, в альманахе много женской любовной лирики, причем не всегда в привычной ахматовской традиции. «Вот у меня самой – в Дантовской», – гордится Алла Зеневич. Значительная часть авторов альманаха публикуется в небезызвестном научно-художественном журнале «АльтерНация», выходящем в электронном виде на евразийском портале «Мегалит».

Я также не упустил возможность расспросить Аллу о состоянии петербургской поэзии. «Если говорить об исполнительском уровне, то –расцвет. Сейчас очень модно исполнение своих же стихов, видеопоэзия. Если говорить о текстах – да все как всегда,  – посетовала Алла. – И в XIX веке была похожая ситуация: читают стихи в основном те, кто пишут плюс «друзья и знакомые кролика», необязательно филологи, часто даже именно приятели, или тоже творческие люди, но не поэты – фотографы и художники, музыканты и актеры. Думаю, поэзия не может выйти из общей культуры, она просто может уйти в катакомбы клубов, сайтов и быть как подсознание культуры. А титул «больше чем поэта» имели всегда те, кого изучали в школе или часто показывали по телевидению. Чтобы поэзия собирала стадионы, нужно не только сверхромантичное общество, но и пассионарные поэты, при этом с качественными, хотя и не обязательно гениальными, текстами. И чтобы зритель не был так загружен бытом…»

Однако назвать все вышеперечисленные антологии, как и десятки других, выпускаемых в Петербурге, зеркалом петербургской поэзии было бы непростительной ошибкой – все они не дают вполне объективной картины. Какие-то поэты попадают в них случайно, какие-то оказываются там просто лишними, а некоторые не попадают вовсе.

Что же касается толстых литературных журналов, являющихся гордостью российской культуры, то они впервые за три века невероятно похудели и катастрофически упали в тиражах. В фантастические тиражи, особенно взлетевшие в период перестройки (например, тираж первого номера «Нового мира» за 1990 год был 2,6 млн. экземпляров!), сейчас даже слабо кто верит.

Старейший журнал «Звезда», издаваемый с 1924 года и прославившийся  знаменитым историческим постановлением ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» с критикой  Зощенко и Ахматовой за безыдейность и идеологически вредные произведения, сегодня выходит ежемесячно тиражом около трех тысяч экземпляров с полным дублированием контента на сайте, в то время как в 1991-ом выходил тиражом свыше 340 тыс. Кстати, «Звезда» – единственный из всех журналов, когда-либо издававшихся в северной столице со дня ее основания, выходящий более 80 лет подряд без перерыва; журнал печатался даже в блокаду.

Последние 15 лет редакционную политику журнала и весь его облик определяют историк, публицист Яков Гордин и литературовед Андрей Арьев, а также заведующий отделом поэзии Алексей Пурин. В каждом номере журнала появляются новые, неизвестные читателям имена, публикуются свежие переводы лучших иностранных авторов. Раз в год выходит специальный тематический номер, целиком посвященный определенному культурному явлению, как правило, приуроченному к какой-нибудь литературной дате. При журнале на ул. Моховой существует общественно-художественный клуб, где регулярно проводятся конференции, выставки, литературные вечера, встречи с известными политиками и деятелями культуры.

Журнал «Звезда» достаточно консервативный, что, впрочем, неудивительно, если учесть преклонный возраст редакторов и членов редколлегии, куда, между прочим, входят Александр Кушнер и Борис Стругацкий. Журнал тяготеет к печатанию традиционной поэзии и скептически относится к новаторству.

Другой, не менее известный, журнал «Нева» выходит ежемесячно таким же тиражом и также одновременно с выходом печатной версии публикует электронную. После тяжёлой болезни Бориса Никольского, более двадцати лет возглавлявшего это знаковое для города издание, редакционное хозяйство приняла поэт и эссеист Наталья Гранцева.

«Журнал «Нева» мало связан с поэтическими процессами, происходящими в городе, там публикуются, видимо, те стихи, которые приходят в редакционную почту. Редакция, похоже, не отслеживает городские поэтические тенденции, – считает Дарья Суховей. – Всегда, когда я просматриваю поэтическую рубрику журнала, у меня возникает недоумение, откуда взялся тот или иной автор. Даже их ежегодный номер, посвященный молодым авторам, вообще никак не отражает творчество молодых петербургских поэтов».

В России до сих пор есть города, где интерес к поэзии весьма высок. Прежде всего, это Калининград, Екатеринбург и Москва. Там поэтические вечера не собирают, конечно, стадионы, но, в отличие от Петербурга, поэтам удается заинтересовывать нелитературную публику. В Москве, например, романтический поход с девушкой на поэтический вечер столь же естественен, как поход в кино, и не выглядит такой экзотикой, как в Петербурге. Во многом такое культурное различие между двумя российскими столицами объясняется тем, что в Первопрестольной существует мощная культурная инициатива и поддержка, активно занимающаяся организацией поэтических мероприятий на клубных площадках столицы. В Петербурге же поэтические вечера носят подчеркнуто некоммерческий аспект. Кроме того, русская поэтическая жизнь, начиная с 1980-х годов, резко переместилась в Москву, сделав Петербург поэтической провинцией – правда, в хорошем смысле этого слова.

Поистине скандальный Виктор Топоров, сравнивая поэзию Москвы и Петербурга, безжалостен и категоричен (авторский стиль сохранен): «В сегодняшней Москве поэзия – популярная (главным образом среди секс-меньшинств, но и просто среди богатых бездельников) ролевая игра. Успешно вороватые манагеры по вечерам зажигают друг дружку, на аглицкий лад рифмуя секс с коксом. И член Моссовета устраивает для них узаконенные фестивали... У нас, в Питере, по-другому: всё, хоть давным-давно и бессмысленно, но предельно – на разрыв аорты – серьезно. Стихами живут. Стихами бредят. Стихами себя убивают. Стихами – в удручающем большинстве даже не чудовищными, а просто-напросто никакими. И всё это происходит в патологической нищете –с водкой «Флагман» из-под полы в бумажных стаканчиках, налитых на два пальца».

 Современную поэзию без использования ненормативной лексики представить невозможно. Мат – богатое языковое средство, переворачивающее представления о мире с ног на голову. Пожалуй, у каждого поэта нынче есть стихотворение с крепким словцом.

в середине девяностых журналист mobile porn videos Александр Никонов (который недавно вызвал широкий общественный резонанс публикацией о допустимости эвтаназии детей-инвалидов) активно пропагандировал ненормативную лексику и совместно с поэтом Дмитрием Быковым на протяжении двух лет издавал приложением к еженедельнику «Собеседник» газету «Мать», изобилующую крепкими народными словечками.

Но почему мат так стал популярен именно в последнее время? Что это – вырождение поэзии, дешевый эпатаж или модная тенденция? «Молодежь всегда ругалась матом, чтобы стать взрослее, –  сказал мне Владимир Антипенко. – Творчество зачастую впитывает в себя повседневный народный  язык, поэтому мат проникает и в поэзию. Таким образом, поэт начинает писать так, как дышать, мало задумываясь о высокопарном слоге. Кроме того, сейчас нет цензуры, поэтому мата, понятное дело, стало больше».

Мастерски (х porn cartoon отя всё относительно), к примеру, использует обсценную лексику вперемежку с  популярным в блогосфере «албанским» языком, жаргоном городских неформалов и сленгом жителей питерских коммуналок в поэзии Наталья Романова, один из сборников которой носит характерное название «Zaeblo». Коренному петербуржцу такие стихи понятны без перевода. Наталья под маской бунтарской девочки-панка с неповторимым сарказмом и гротеском пишет о героинщиках у метро «Автово», о скинхедах, отрезающих голову кавказцам, и даже про завхоза «с засунутым в задний проход вантузом».

Матерится как сапожник в своих стихах и Евгений Мякишев (хотя в жизни, как мне удалось выяснить, он никогда не позволяет ругаться при дамах). Евгения строгий критик Виктор Топоров ставит на одном уровне с Бродским, что весьма почетно, другие критики видят в творчестве Мякишева влияние Мандельштама, Маяковского и Заболоцкого, а составитель «Словаря русского мата» Алексей Плуцер-Сарно (который инициировал нашумевшую скандальную акцию – групповой секс в Биологическом музее им. Тимирязева) считает, что Евгений пишет в изысканных традициях русской барковианы.

 России существует несколько крупных национальных литературных премий, которые являются либо сами по себе поэтическими (внушительная премия «Поэт», учрежденная РАО «ЕЭС России», основанная поэтом Андреем Вознесенским на деньги фонда Горбачева премия им. Пастернака, премия «Anthologia» от журнала «Новый мир», премия им. Булата Окуджавы – за создание произведений в жанре авторской песни и поэзии и др.), либо в которых присутствует номинация «поэзия» («Дебют» – для авторов не старше 25 лет,  консервативная Бунинская премия за развитие изящной словесности, Горьковская литературная премия за лучшие традиции и ценности русской классической литературы, учрежденная фондом памяти поэта и эссеиста Ильи Тюрина «Илья-премия»,  футуристическая премия «Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка» – за выдающиеся достижения в области авангардного творчества др.).

Кроме национальных премий для петербургских поэтов существуют  местные премии. Одна из старейших премий (учреждена в 1978 году самиздатовским журналом «Часы», стала первой в России негосударственной премией), названа в честь поэта Андрея Белого. Премия делает ставку на эстетическое новаторство и эксперимент, стимулируя ту линию нашей словесности, в которой Андрею Белому, как символисту, принадлежит особое место, при этом фокусируя внимание на авторах, ориентированных на радикальные инновации в тематике и художественной форме. Материальное содержание премии – один (!) рубль, бутылка водки («беленькая») и яблоко на закуску – не раз становилось объектом насмешек и издевательств как со стороны злорадствующих поэтов, так и со стороны язвительной общественности.

Поэтам в Петербурге также вручается ряд авторитетных премий, известных за пределами города на Неве – премия журнала  «Звезда», премия им. Ахматовой – за традиционную поэзию, премия им. Заболоцкого – за лучшие стихи авангардного направления, премия им. Маршака – за лучшие стихи для детей. Иногда проводятся однократные премии, например,  «От музы», которой четыре года назад удостоился Мякишев.

Лит celebrity porn о «Пиитер» – одно из внушительных и профессиональных поэтических объединений города, несмотря на немногочисленность членов (33 постоянных и свыше 70 неактивных и ассоциированных участников). ЛИТО родилось десять лет назад. Тогда нескольким близким по духу петербургским поэтам, уставшим от общения и чтения стихов в Интернете, пришла в голову амбициозная идея: объединиться и устраивать встречи не в набившем оскомину виртуальном пространстве, а в пространстве реальном, тем более, что все поэты жили в одном городе. Так и появился на свет «Пиитер» – именно так, со сдвоенной буквой «и» – имя которого органично сочетает разговорное название города и пиитические (устаревшая форма слова «поэтический») дерзания участников. Стать участником ЛИТО может далеко не любой желающий – в объединении существует достаточно авторитетная редколлегия, на суд которой выносится творчество новичков и рассматривается вопрос об их желании вступить в ЛИТО. Для ознакомления редколлегии со своим творчеством автор, претендующий на участие в работе ЛИТО, должен прислать десять своих работ и информацию о себе. В ЛИТО состоят такие заслуженные петербургские поэты как Наиля Ямакова, Виктор Ганч, Дмитрий Легеза, Сергей Ляшко, Ольга Хохлова и многие другие. «Пиитер» заседает в Доме Писателя на Звенигородской, а поэтические вечера проходят в театре "Куклы", в Центре Современной литературы на Василевском острое, в библиотеке им. Маяковского.

Говоря о современной петербургской поэзии нельзя не упомянуть «Центр современной литературы и книги» на Васильевском острове, ставший крупным центром литературной жизни города. Центр открыт в 1997 году по инициативе прозаика celebrity nude Дмитрия Каралиса.  В 2007 году директором Центра стал известный петербургский писатель Александр Житинский. В ЦСЛиК регулярно проводятся творческие вечера известных петербургских писателей и поэтов, книжные презентации, литературные фестивали, конференции и семинары по литературе, встречи с зарубежными писателями и публицистами.

ЦСЛиК собрал под своей крышей старейшие ЛИТО города, из поэтических – это «литературный университет» Александра Кушнера, семинар «Молодой Петербург» Алексея Ахматова, мастерская поэзии Юрия Шестакова,  студия молодых поэтов Галины Гампер,  поэтический семинар Вячеслава Лейкина.

 Арт-клуб «Болт» – еще одно характерное петербургское поэтическое явление. Клуб родился в начале 2006 года, когда парочка филфаковцев не добилась разрешения у факультета выпросить аудиторию для проведению вечеров. Слишком странными и неформальными уже тогда казались встречи молодых поэтов. Поэту Артему Кулагину, работавшему тогда в баре «Сити» на Фурштатской, удалось договориться с администрацией о проведении поэтических встреч. Ребятам хотелось создать атмосферу арт-подвала времен серебряного века.  Там на долгие годы и обосновался «Болт». Впрочем, получилось то, что получилось: сегодня «Болт» больше напоминает неформальный андеграундный околопоэтический междусобойчик, чем ЛИТО.

СМИ на «Болт» повесили ярлык «скандально известный», вероятно, потому, что одним из его руководителей является эпатажный художник, композитор, музыкант, лидер общественного движения против попсы «Поп-революция!» и культовая фигура петербургского андеграунда Артем Суслов. Имя Артема Суслова в рядах «Болта» говорит многое о самом клубе.

Артем обожает внимание прессы, громкие эпатажные акции – его конёк. То хоронит себя заживо в городском парке под вопли ошарашенных прохожих, символизируя смерть современного искусства под натиском попсы. То рисует циничный портрет лидера православной церкви в стиле поп-арт.  То пишет в годовщину независимости Абхазии и Южной Осетии на Невском проспекте картину «Михаил Саакашвили – Путь воина», предлагая грузинскому политику уйти из политики как полагается настоящему самураю. То строит ковчег, на котором плывет по Неве, спасаясь от «попсового потопа». То рисует на Площади Искусств собственной кровью под прицелом телекамер. Кстати, его картину, нарисованную с профессионализмом детсадовца, через три дня купили за 9500 долларов.

Я с предвосхищением расспросил Артема о состоянии современной поэзии и ждал яркого ответа. Однако его не последовало. Артем, к моему удивлению, оказался не многословен: «Сейчас актуально покопаться в голове и в душе – и написать честно и не коряво. Вот black girl porn такие стихи цепляют и может будут чем-то вроде нового течения поэзии».

Я побывал на поэтическом вечере «Болта» в «Бродячей Собаке». В атмосфере уютного междусобойчика, где все друг друга знают, в густом табачном дыме поэты не без самолюбования и самовознесения читали стихи – свободно, без комплексов, с ноткой нигилизма, с эпатажем и матом, разумеется. Слушая их творчество, я представлял себя за чтением книг из раздела альтернативная литература, выходящих в оранжевой обложке, в которых, на первый взгляд, нет ничего, кроме подросткового гормонального бунта, сомнительного эпатажа, перегара, оргий, мата и голых сисек, однако, отложив которые, через некоторое время понимаешь, что перед тобой сочно вырисована целая эпоха. Только при этом не знаешь, надо радоваться или плакать.

Некоторые поэты, чувствуя тесность в рамках какого-либо поэтического объединения, организуют свои встречи. Так, например, поступил поэт Андрей Алейников. Выступая на многих поэтических сценических площадках, он обзавелся друзьями-поэтами. Теперь Андрей не только поэт, но и организатор – те поэты, которые на него произвели впечатление, теперь желанные гости его собственных мероприятий.

Я побывал на музыкально-поэтический концерте, проходившем  в Московском районе в молодежном клубе «Пулковец» (бывший советский Дом Культуры). Пестрые поэты (выступали и анархичные девушки-подростки с гитарами, и женщины бальзаковского возраста с православной поэзией), разношерстная публика и винтажная атмосфера зала сделали вечер аппетитной духовной пищей для всеядных. Впрочем, атмосфера была очень душевная, даже неожиданно романтичная.

Андрей – технарь. Он учится на факультете технической кибернетики в Политехе.  Однако лирик и физик в нем уживаются органично. «Я и сам не знаю, как так получилось, – hentai porn videos рассказал мне Андрей. – У меня в школе были в аттестате единственные четверки по русскому языку и литературе. Я не любил поэзию. А как закончил школу – почувствовал тягу к родному языку».

На мой дотошный вопрос о месте поэзии в современной жизни Андрей, призадумавшись, ответил, что, поэзией сейчас сложно кого-то заинтересовать. Он пожаловался на то, что современные поэты мало думают о слушателе, не думают, как эффектно преподнести стихотворение, ярко прожить его на сцене. «Поэзия жива, а вот условий для ее комфортного существования не стало, понимаете?», – риторически вопрошает Андрей.

Известный арт-клуб в центре Петербурга. Все столики заняты, весь алкоголь в баре раскуплен, на танцевальной площадке суетиться молодежь. Название мероприятия впечатляет: «Марина Кацуба. Гавно-лирика». Именно так, с нарочито-нелепой ошибкой в первом слоге. Марина часто меняет псевдонимы, публикуясь в глянцевых журналах, пишет уродские (она сама так говорит)  рекламные слоганы и статейки. Гавно-статейки, гавно-копирайтинг и, как апофеоз творчества, гавно-лирика. Со свойственной самоиронией Марина называет себя гавно-барби, которую «хотят все парни».

Под сумбурное сопровождение музыкальных инструментов Марина вдохновенно читала стихотворения. «Я еще выпью четыре бокала «Советского» и пойду блевать в собственную сумку. Смотрите, какая я вся светлая, светская сука!» – кричала она со сцены, подтанцовывая в такт музыке. Впрочем, многие ее творения стихотворениями назвать сложно – это скорее емкие рифмовки – короткие и длинные: «Болит почка. Мозг трахает мама. А в почте – ничего кроме спама».

Любовь, ненависть, страх, гламур, тусовки, эпатаж, поп-культура, секс, алкоголь, наркотики – к ее аляповатым рифмовкам, как к снежному кому, липнет всё, чем живет студентка университета растительных полимеров.

Вдохновения Марине не занимать, к испепеляющей критике она относится сквозь пальцы, продолжая делать свое дело – писать. Почти у всех ее стихотворений нет заголовков, она их нумерует: пишу-1, пишу-2, пишу-3 и т.д.  Таких «пишу» у нее уже больше ста. Одиночество, чувственная ранимость, трогательная растерянность, несовершенство окружающего мира – вот о чем ее стихи. Да, они местами примитивны, грубоваты, шероховаты, наивны, но все-таки аутентичны. Ни на кого Марина не похожа, ну кто же кроме нее еще так напишет: «Мы на краю астрала. Это похуже зада. Скоро Олимпиада. Что же… Сожру Фестала».

Когда clomid online я писал этот материал, я жутко опасался, боялся, что не найду, чем его закончить. Но Марина мне помогла. Когда она сказала слово «сублимация», я всё сразу понял. Как же я не мог додуматься до этого раньше?

Я понял: современная поэзия – это не porn cartoon поэзия, это сублимация. А также душевная терапия, самолечение, самотерапия, спасение, наконец.  Но отчего спасаются сегодня поэты?

Наш мир пережил крах всех ценностных иерархий: все политические системы дискредитировали сами себя, экономический кризис опорочил перехваленную рыночную экономику, культурные достижения поставлены под лупу релятивизма, религия потеряла непререкаемый авторитет, а многовековые моральные догматы продемонстрировали свою несостоятельность. В такой нелегкой ситуации духовного вакуума, если не сказать кризиса, поэзия играет роль лекарства. Сегодня – поэзия это не род литературы, а лекарство. Но способна ли сегодня поэзия кого-нибудь вылечить и спасти, кроме самих поэтов? Или поэзия – это безотказный способ душевной терапии только для пишущего? И, самое главное, захотят ли сами люди, чтобы их спасали?

Говорить о будущем поэзии бессмысленно, ибо любой прогноз будет неточен и, как показывает практика, чудовищно близорук и пристрастен. Интересно настоящее поэзии – со всеми парадоксами, мерзостями и открытиями. «Главное – всё записывать на камеру, что происходит в городе на поэтических вечерах, – сказал мне Владимир Антипенко, –  а наши потомки уже потом разберутся, хорошие это стихи или нет».

Как ни банально, но если звезды зажигаются, значит это по-прежнему кому-то нужно. Даже если их свет зыбкий и неубедительный.

Если это может кого-то утешить – пусть утешит.

< Prev		Next >