Сайт журнала "Слова"

Ах, какая ДухОвщина!

(начало в 3 номере)

***

- Так в сапожищах и кофий пить будешь? – Императрица возложила ногу на ногу. – Разуться немедля!

- Голубушка! Матушка! По моей вотчине едем! Не командуй! Дозволь меня слушаться. Хоть для виду. Свой тракт хочу ногами щупать. А ботфорты, ботфорты для кофия сброшу – только скажу, чтоб карасей в сметане принесли!

- Без тебя скажу! Разувайся! По лугу босиком ходить будешь. Халат Григорию Александровичу! – крикнула Екатерина через перегородку фрейлине.

Потёмкин повёл плечами, сбрасывая короткий широкий плащ, расстегнул пуговицы походного кителя: похоже, одной чашкой трапезу не закончишь, созерцать родные просторы будем при отъезде!

В халат Григория Александровича обряжали вдвоем – царица и её помощница, как вдруг бордовый бархат неожиданно сверкнул бриллиантами – на левом отвороте красовался орден.

Генерал ахнул:

- За что, дорогое моё высочество?

- За переговоры в Могилеве: Иосиф не мне поддавался, а тебя боялся!

Потемкин пал на ковер и губами впился в ямочку левой ноги, ту самую, что чуть повыше золотой пряжки на мягкой туфле будет, ту, над стопой на подъеме, которую иногда в минуты их близости просила Като пощекотать мизинчиком. Давно, давно не щекотал…

- Вставай, вставай, греховодник! Ликёр будешь?

- Матушка, целовать твои ноги буду.

- Вставай!

Принесли карасей с походной жаровни.

Смоленские караси повкуснее севрюги будут, – Екатерина складывала косточки на узорчатый поднос.

- Не в карасях дело – в сметане!

- Что за сметана такая особая?

- Козлиная!

Като зашлась в смехе:

- Ай да козёл, двумя фунтами сметаны облагодетельствовал!

- Козья, матушка, козья сметана, не козлиная!

Григорий, помня из своего чижевского детства запеченную в козьем молоке похрустывающую рыбу, ещё вчера велел казакам из авангарда снять сливки с горлачиков у касплянских старушек, тех самых добытчиц, что счесывали пух со своих коз и отправляли его в Петербург мастерицам-перчаточницам.

- На козлиной сметане хочу! Хочу карасей на козлиной сметане! На козлиной! – изобразила каприз хозяйка громадного – о четырёх окнах с одной стороны – фаэтона. - Ох, как хочу!

- В Чижеве будут. Будут! Только не караси, а угри!

Прасковья, что приносила халат, выглянула из-за портьеры:

- Ваше величество, Григория Александрыча денщик просит выглянуть!

- Выгляни, Григорий, да быстрей возвращайся!

Потемкин, завязав кушак, распахнул двери залы на колесах. Тимофей, свесившись с седла, обрадованно блестел глазами:

- Григорий Лексаныч, бабы начались!

И указал нагайкой направо. На обочине дороги стояла крестьянка с лукошком, а в лукошке – розовый куст. Аршин через пятьсот виднелся еще один белый платок, потом ещё и ещё…

- Ай, молодца, молодца! Приласкай-ка вон ту курочку, у неё корзинка buy cialis повеселей вроде будет!

Тимофей распушил усы и пустил коня галопом, чтоб уже через минуту на казацкой пике галантно доставить барину благоухающий плетеный ридикюль.

- Не уколитесь, вашескородие!

Потемкин не укололся. С розовым кустом в руках, в бархатном халате с орденом, выпятив крутой подбородок и приняв горделивую осанку, он кивнул Прасковье:

- Отворяй!

Фрейлина отдернула портьеру, Григорий поставил по-конногвардейски корпус, и розовое облачко поплыло к ногам государыни…

- ДухОвщина!

Григорий Александрович чувствовал, как уходит – несётся галопом! – время, как жесточе и страшней становится его жизнь, как все меньше и меньше в ней лепестков счастья и все больше – липкой грязи на ботфортах. Кто будет её смывать, смывать не по службе – по любви?

…Через каждые десять минут Потемкин вносил и ставил к ногам великой женщины корзинку с розами. Зала полнилась и полнилась кружащим голову ароматом, он становился все нежней и ярче, а когда громадный фаэтон встряхивало на ухабах, качал волной. Даже запах кофия, нахальный и всегда вылезающий наперёд, стал вянуть – и сник, сник, сдался, хотя черную смоль напитка Григорий и Екатерина поглощали, не переставая всю дорогу, до самого Чижева.

Нахальным сельцом, с разбежавшимися по холмам хатами, крытыми свежей золотой соломой, выплыло из качающегося зноя Чижево. С дальней горы деревня напоминала задиристого мальца с рыжими оспинами веснушек на замурзанном, но таком счастливом лице. Глазами хлопчика были голубые озерки, зато речка, лежащая в зарослях ивняка, напоминала дразняще высунутый синий язык. А стадо гусей казалось белым пером, заложенным за ухо! Григорий уже переодетый в мундир готов был и дальше искать детали для панорамного профиля пастушонка, как вдруг осадил себя – церковь блеснула ему навстречу крестом раз, блеснула два, три, четыре, а потом крест заиграл в лучах солнца так, что зайчики от него побежали в глаза каждому, кто смотрел и молился на качающийся в бирюзе неба купол и профиль распятия на нём.

Потемкин cartoon porn вытер слёзы…

У усадьбы стояла толпа холопов, духовщинские купцы и знать, священник отец Евлампий. Городской голова держал хлеб-соль, крестьянки обряжены в кокошники, в руках васильки да иван-чай, а у самой статной – громадная корзина с розами.

Казаки из арьергарда взяли на караул, грянул оркестр – и Чижево заплакало от счастья: «Барин Осударыню, царицу нашу Великую на свою родину привёз!

Екатерина смотрела на стоящих перед ней на коленях русских людях и как никогда в жизни чувствовала себя императрицей. Глаза, поднятые на неё от долу, смотрели чисто и восхищённо.

- Моим бы чиновникам такие глаза!

Она кивнула Прасковье:

- Все конфеты, какие есть, – народу!

Из фаэтона вынесли подносы. Государыня сама ходила меж рядами русых голов и белых платков, не стесняясь, сгибала стан и сыпала комочки в серебристых бумажках, в сложенные черпачками ладони.

Энгельгардт повел Екатерину и Григория в родовой дом Потемкиных.

- Невелики покои, невелики. Как ты тут помещался, друг мой?

- А я вон там помещался, во флигельке, - показал Григорий в сторону покосившегося домика.

- Ишь, как ты его mom sex скривил!

В материнской горнице накрыто было два стола, один – для государыни и хозяина, за второй сели Василь Василич, городской голова, porn cartoon отец Евлампий, порученец, Прасковья, которая тут же, увидев свободную лавку, кликнула ещё фрейлин.

- Подружек не забыла, молодец, - сказала императрица, глядя на зажаренного поросёнка. Но позови ещё и ту бабу, с большой корзиной.

Розы поставили в красный угол, под иконы.

- Вот теперь можно и за стол. А то ишь, нюхай, государыня, чеснок!

Екатерина отщипнула несколько розовых лепестков:

- Вот чем ликер закусывать будем!

Отец Евлампий благословил на трапезу.

После того, как поросёнок почти исчез со стола, осмелел городской голова:

- Великая наша госпожа, позвольте пригласить Вас в Духовщину. Званием города нас облагодетельствовали – неужто не посетите! Люминация пылать будет, оперу бабы сыграют…

- В Духовщину не gay porn movies поеду. В ДухОвщину, – нажимая на О, окинула взглядом городничего Екатерина, – полечу!

Прасковья увела Екатерину на отдых в спаленку: часа через два-три решено было взглянуть-таки на ДухОвщину.

Тут же с места сорвался Городничий («готовить люминацию!») и отец Евлампий, приехавший с ним на тройке, едва успел смахнуть себе в рот со скатерти два оставленных государыней лепестка.

Потемкин, радуясь, что остаётся один, уже начал стягивать ботфорты, когда под окном треснул выстрел.

***

Рука потянулась за шпагой: стрелять в усадьбе во время отдыха государыни и государя мог только враг!

Но какой же замечательный это был враг: седей самого седого луня в центре двора стоял Игошка! Григорий Александрович узнал его сначала по наличию длиннющей плети и только потом – по сведенным в кучку плечам, а когда подбежал ближе – по такому родному блеску глаз.

- Капелька! – колыхнулось в сердце. Колыхнулось – и побежало шустрым муравьём по хребтине, заставляя широко разводить руки и хватать дедуню в охапку.

Игошка выронил кнутовище и заплакал, прижимаясь к широкой груди человека, который помнился ему всего-то босоногим барчуком.

- Богатырь! Богатырь! Богатырь! – не переставая твердил пастух, пытаясь шевельнуться в сковавших его обручах.

Григорий разжал объятия и аккуратно поставил хрупкое тело старика на траву.

Водку пили прямо на лавке. Порученец принес серебряное блюдо, на котором стоял штоф водки, два тонкостенных стакана с вензелями, блюдо с мясистыми свиными мослами и хлебом.

А Игошка остался Игошкой:

- Дозволь, Григорий Саныч, отлучиться в палисад, black porn videos три перышка лука отщипнуть!

- Вот, запомни, кавалергард, чем в смоленской деревне водку закусывают! – Генерал и сам с удовольствием пожевал зеленую стрелку, заев её веточкой укропа.

Игошка, держа в руке опустошенный стакан, рассматривал вензеля.

- Не рассматривай, Игоша, забирай с собой. У меня стекольный завод в Питере – вензеля мои. Кто из этих стаканов пьёт, тому водку бесплатно наливают. Будешь в Духовщине в кабаке за моё здоровье чарку поднимать. Бери оба – запас беды не чинит!

Игошка был в легких липовых лаптях, и Григорий, взглянув на них, тут же сбросил сапоги.

- Веди меня по поместью, показывай виры, государыне обещал угрей да налимов наловить!

Пастух приосанился и, почувствовав себя предводителем, пошагал к реке, волоча за собой плеть.

- Да брось ты её, Игнатий!

Старик porn cartoon с укоризной посмотрел на государя.

- Григорий Саныч, вы же – nude celebrities при шпаге? При шпаге! А наше дело при кнуте быть!

Потемкин оглядел себя – и расхохотался: босиком, ноги в пыли – но при шпаге!

Он отстегнул гарду и положил на лавку рядом с подносом, затем отобрал у Игошки плеть и, смотав её вокруг согнутой в локте руки, бросил на край скамейки. Клинок, пастуший хлыст, штоф с водкой – чем не символы смоленской губернии, духовщинской земли, чижевского рая!

…Барин и холоп шагали по заливному лугу, однако не было под солнцем в тот час ближе собеседников и друзей, чем два этих мужчины, один – сгорбленный, кудлатый и потрепанный, другой – солидно властный, но в расстёгнутом мундире военного вельможи, с выбивающейся из-под пояса дорогой нижней рубашки.

- Один норот тут поставишь: сюда рыба спать приходит, – Игошка выдавал рекомендации так уверенно, как будто сам ночевал здесь вместе со щуками и окунями.

- Туда не пойдём, там делать нечего. А вот тот вирок надо посмотреть, там коровки пить любят…

Потемкин сквозь густоту прибрежного воздуха слушал бормотанье деда, передвигал босые ноги по мураве как по турецкому ковру, что-то слышал, что-то не слышал, потому что в душу лезло: - Где я? Зачем я? Зачем Европа, зачем Питер, Крым, Херсон? Зачем? Зачем козни? Зачем казни? …Чижево, только Чижево!

- Григорий Саныч, тут норот будешь ставить с бревна, а вытаскивать – крюком. В кусту у меня схован!

Игошка нырнул lesbian videos в куприну прибрежного лозняка и вытащил отшкуренную сухую довольно длинную рогатину наподобие багра.

- Не сомлевайтесь, ваше благородие, сухая осина покрепче пики будет.

- Потемкин держал в руках почти невесомый жердястый крюк, смотрел в преданные глаза Игнашки и объяснял себе:

- Зачем, зачем? Да чтоб в Чижеве пчелы жужжали, а Игнашка мог спокойно коров пасти да рыбу ловить! Чтоб бабы розы корзинами таскать могли! Чтоб я без шпаги не боялся ходить!

- Последние годы он в трудах и заботах, драках и боях, переговорах и стройках Чижево почти не вспоминал, теперь же понял: если днём не вспомнит, то ночью оно buy generic propecia online само приснится!

Игнашка уже поднимался по косогору, что-то бубня про мух, комаров и водней. Оглядываясь, он удивлялся, почему государь на таких длинных ногах идёт так медленно, отчего лицо его вдруг потеряло строгую супуратность и приобрело образ блаженного, откуда взялась в его левой руке кувшинка с длинным хвостиком…

- Квасок, квасок нас выручит, квасок, – донеслось до Потемкина. Игнашка уже был в сенях своей хаты, отворял дверь в чулан, где стояла дежка с ячменным березовиком. Напиток, тронутый ковшом, заплескался, забурлил, ударил в нос.

Мужики пили по второй, по третьей, крякали – и пили снова только уже сидя на приступочке начавшего ветшать крыльца.

< Prev		Next >