Сайт журнала "Слова"

Удовольствия философии

Предисловие к американскому изданию «Тысяча плато» Ж. Делеза и Ф. Гваттари

 Перевод Глеба Коломийца

 Эта книга повествует о самых разных вещах: о клещах и стеганых одеялах, о нечетких подмножествах, ноологии[1] и политической экономии. Трудно понять, как поступиться к «Тысяче плато». Как бы Вы отнеслись к книге, целая глава которой посвящена музыке или поведению животного – причем, в конце авторы заявляют, что это вовсе не глава? Что бы Вы сказали о произведении, которое представляет собой систему точно датированных «плато» - но авторы оставляют за читателем право выбора порядка чтения? Как понять текст, в котором используется огромное количество технических терминов, позаимствованных из глоссария различных наук, но при этом авторы советуют не читать его, а слушать, как аудиозапись?[2]

«Философия, ничего кроме философии»[3]. Но философия необычная – незаконнорожденная.

Анналы истории философии заселены «бюрократами чистого разума», которые высказываются «в тени деспота», они – соучастники Государства[4]. Они изобретают «преимущественно духовное… абсолютное Государство, которое… эффективно функционирует в самом разуме». Им принадлежит дискурс высшей инстанции, стабильной субъективности, узаконенной «хорошими» смыслами. Они – носители железобетонной идентичности, «всеобщей» истины, и правосудия (мужского рода, арийской расы). «Таким образом, применение их разума находится в согласии с целями государства, с доминирующими смыслами и требованиями общественного порядка»[5].

Студенческие годы Делеза прошли под надзором этой философской традиции. Названия его ранних работ наводят на мысль о серии ЖЗЛ. «В то время меня не покидало ощущение, что история фи­лософии - это некий вид анальной ебли или, что то же самое, непорочного зачатия. И тогда я вообразил себя подходящим к автору сзади и дарующим ему ребенка, но так, чтобы это был именно его ребенок, который при том оказался бы еще и чудовищем»[6]. В списке многочисленных «партнеров» Делеза не указан Гегель, которого философ счел слишком жалким, недостойным стать матерью даже отпрыска-мутанта[7]. А книгу о Канте Делез писал, «как о враге».

И все же, этот флирт с великими философами принес работам Делеза огромное позитивное значение. Делезу удалось открыть «заброшенную» линию философствования. В этой цепи мыслителей нет прямого наследования, но все они находились в оппозиции к государственной философии, которая, тем не менее, включила их в свой канон на правах «бедных родственников». Между Лукрецием, Юмом, Спинозой, Ницше и Бергсоном существует «скрытая связь, основанная на критике негативизма, культивации радости, порицании власти, ненависти ко всему внутреннему, способности направлять силы и связи вовне»[8].

Первыми произведениями, в которых зазвучал собственный голос Делеза, стали книги «Различие и повторение» (1968) и «Логика смысла» (1969). В этих работах он скрестил «заброшенную» («номадическую») линию философствования с современной философией. Брожение умов, вызванное рабоче-студенческой революцией мая 1968 и последовавшая переоценка социальной роли интеллектуала[9], заставили Делеза отказаться от «монструозного академического аппарата мышления»[10], который был задействован в этих книгах. Однако, многие элементы «философии различия» прижились в поле совместного дискурса Делеза и Гваттари. Последним, на сегодняшний день, плодом этого долговременного сотрудничества стала книга «Тысяча плато»[11].

Феликс Гваттари – практикующий психоаналитик, всю жизнь был политическим активистом. С середины 1950-х он работал в экспериментальной психиатрической клинике Ла Борде, основанной лаканианцем Жаном Ури. Гваттари был одним из первых стажеров Лакана, и, хотя его связи с Лаканианской школой психоанализа не ослабевали, групповая практика в Ла Борде кардинально отличалась от Лаканианской. Главная задача, которую ставили перед собой психоаналитики Ла Борде, стал отказ от традиционной иерархии «врач-пациент». Предпочтение отдавалось, прежде всего, групповой динамике сформированной таким образом, чтобы и врач и пациент получили опыт совместной критики властных отношений в личности и обществе. «Главная цель состоит в том… чтобы предложить людям отношения, которые автоматически избегают статуса ролевых или стереотипных. Они, напротив, должны раскрываться в направлении тех фундаментальных метафизических взаимодействий, которые призваны выявить базовые инстанции безумия и невроза»[12], и превратить эти взаимодействия в революционную практику. Работу над радикальной «институциональной психотерапией» Гваттари начал с 1960 года. Позже он вступил в неустойчивый альянс с антипсихиатрическим движением, возглавляемым Р. Д. Лэнгом в Англии и Франко Базалья в Италии[13].

Лаканианские школы психоанализа боролись против психиатрии. Гваттари же направлял свою критику на договорные эдиповские отношения переноса между психоаналитиком и пациентом как на своеобразное отражение легитимированного рабства пациента государственной психиатрической лечебницы. В психоанализе он занимал такую же позицию как в левых политических партиях: ультра-оппозиция в рамках оппозиции.

Антииерархические исследования Гваттари сделали его предтечей событий мая 1968 и ярым сторонником общественных движений, которые стали появляться после майской революции, таких как феминизм и движение борьбы за права гомосексуалистов.[14] «Анти-Эдип» (1972)[15], первая совместная книга Делеза и Гваттари, придала разработкам последнего философский вес и стала интеллектуальной сенсацией в послевоенной Франции. Идеи, высказанные в «Анти-Эдипе», вступали в бурную полемику с про-партийными ветвями марксизма и представителями пост-фрейдистских психоаналитических школ. Эти интеллектуальные направления, вместе или по отдельности, образовывали мейнстрим тогдашней французской мысли (не смотря на принципиально анархический характер народных выступлений, сотрясших мир в 1968 году). «”Анти-Эдип” спровоцировал короткое замыкание между психоанализом и левыми партиями – и это наиболее ощутимый его результат». И в том, и в другом Делез видел потенциал для организации новой бюрократии аналитического разума.[16]

Для многих французских интеллектуалов взрыв активности после майских событий закончился застоем, а затем, возвращением к религии (Tel Quel[17]) или политическому консерватизму (Nouveaux Philosophes[18]), они стали предвестниками Рейгановских восьмидесятых. Делез и Гваттари упорно стояли на своих позициях, не подогревая при этом угасшую полемику. На написание «Тысячи плато» ушло семь лет. Эта книга была анонсирована как продолжение «Анти-Эдипа» и унаследовала от него подзаголовок «Капитализм и шизофрения», однако эти произведения сильно отличаются. «Тысяча плато» в большей степени позитивное утверждение «номадического» мышления, к которому призывал «Анти-Эдип», чем критика психоанализа.

«Государственная философия» отождествляет себя с репрезентативным мышлением, которым характеризуется западная метафизика со времен Платона. В последней четверти 20 века этот стиль мышления стараниями Жака Деррида, Мишеля Фуко и других постструктуралистов потерпел полный крах.

Делез писал[19], что репрезентативное мышление порождает двойную идентичность: идентичность мыслящего субъекта с одной стороны, и идентичность созданных им концептов, которым субъект передает неподлинные характеристики самости и постоянства – с другой. Субъект, его концепты, а также объекты, к которым эти концепты прилагаются, имеют одинаковую внутреннюю сущность: в основе их идентичности лежит самотождественность. Так же действует репрезентативное мышление. Его цель – привести эти сходно организованные структуры в соответствие друг с другом.

Властью выносить окончательное суждение наделяется сходство, которое надзирает за тремя «участниками» философии, бдительно следит, чтобы они всегда были равны сами себе, и вступали в «правильные» взаимосвязи. В области мысли такой подход порождает истину, в области действия – правосудие. Орудие этой травли – лимитирующее распределение (четкое определение эксклюзивного набора свойств, определяющих каждый отдельный элемент, и противопоставляющий его другим, например - логос, закон) и иерархическое распределение (определение степени самотождественности элемента по отношению к высшему стандарту - ценность, нравственность).

Принцип действия в данном hot lesbian porn случае – отрицание (Х = Х = не Y). Итак, основные характеристики репрезентативного мышления – идентичность, тождественность, истина, правосудие и отрицание. Таковы рациональные обоснования Порядка. Естественно, установленного порядка, ведь философы традиционно были прислужниками государства. Наиболее явно сговор между государством и философией проявил себя в первом десятилетии 19 века, когда был основан Берлинский Университет, который впоследствии стал эталоном для европейского и американского высшего образования.

Целью, поставленной его основателем, Вильгельмом Гумбольдтом (который во многом руководствовался идеями Фихте и Шлейермахера), стало «духовное и моральное воспитание нации», которое достигается путем «сведения всего к основополагающему принципу» (истина), путем «соотнесения любого явления с идеалом» (правосудие) и «объединение этих принципов и идеалов в лоне одной Идеи» (государство). Конечным продуктом этого процесса станет «полностью легитимированный субъект познания и общества».[20] Каждый ум становится сходно организованным мини-государством, приведенным в соответствие со сверх-умом Государства. Философская пропаганда репрезентативного мышления, этого «преимущественно духовного абсолютного Государства», бесконечно репродуцируемого на каждом уровне социальной структуры, намного изощренней открытого сотрудничества между университетом и правительством (например, повышенное финансирование оборонных исследований). Феминистки Элен Сиксу и Люс Иригаре назвали подобное мышление «фалло-логоцентрическим» и разработали систему его уничтожающей критики (нет сомнений, что «фалло-логоцентризм» - шовинистская схема четко определенной идентичности). Во вступлении к «Тысяче плато» Делез и Гваттари описали эту модель мышления как «древовидную»: гордо возвышающееся дерево, под раскидистой кроной которого современные Платоны проводят занятия со своими студентами.

«Номадическое мышление» не заключает себя в шикарной темнице внутреннего, оно свободно движется во внешнем. Оно не полагается на сходство (идентичность), напротив – им движет различие. Номадическое мышление не подчиняется искусственному разделению на три территории репрезентации – субъект, концепт и сущее. Оно заменяет категорию сходства, которая порождает границы, на «проводимость», не знающую преград. Номадические концепты не вступают во взаимодействие с узаконенным субъектом, они определяются связями свободных сил, по отношению к которым субъект, насколько он может существовать в поле номадического мышления, вторичен. Такие концепты не могут сказать что-либо о бытии мира, они погружены в нестабильность изменяющихся вещей. Концепт – это кирпич, который можно использовать для строительства судилища разума или просто выкинуть в окно. Кто является субъектом этого кирпича? Рука, которая бросает его? Тело, присоединенное к руке? Мозг, ржавеющий в этом теле? Или, ничего из перечисленного? А что в этой ситуации можно назвать объектом? Окно? Здание суда? Законы, которые прячутся по углам этого здания? Класс или отношения сил, которые затвердели в этих законах? Или ничего из перечисленного? «Нас интересуют, прежде всего, обстоятельства»[21], абсолютно естественно пронимать концепт как набор обстоятельств, соединенных подвижными, нестойкими сочленениями. Концепт по Делезу – это вектор, точка приложения силы, которая движется сквозь пространство с заданной скоростью, в заданном направлении. У концепта нет субъекта или объекта, кроме самого себя. Концепт - чистое действие. Номадическое мышление заменяет закрытую систему репрезентации (Х =Х = не Y или Я = Я = не ты) на открытую (… + Y + Z + A + … или … + рука + кирпич + окно + …). Вместо того, чтобы анализировать мир, разделяя его на дискретные компоненты, сводя их множественности к Единому (сходству) и определяя для них ранг, концепт создает из набора разъединенных обстоятельств термоядерный заряд. Номадическое мышление проводит синтез множественных элементов без стирания различий между ними, не мешая множеству в будущем реорганизоваться. Делез создает позитивный стиль мышления, который делает утверждением даже отрицание.

Обратим внимание на важную характеристику «силы», которой часто пользуется Делез. Силу нельзя путать с мощью. Сила приходит извне, чтобы разрушать темницы и открывать новые перспективы. Мощь строит стены.

Пространство номадического мышления качественно отлично от пространства Государства, как воздух отличается от земли. Пространство Государства рельфено, имеет разметку. Движение определяется не только привязкой к горизонтальному плану, но и ограничено порядком построения этой поверхности, рельеф которой определяет однозначные пути между фиксированными точками, имеющими свои четкие характеристики (свою идентичность). Номадическая же поверхность - гладкая и безграничная. Можно начать движение в одном месте и перемещаться в любое другое. Способ распределения на гладкой территории – номос (распределение объектов в открытом пространстве). Номос противостоит логосу, который избирает распределение объектов в закрытом пространстве.

«Тысяча плато» - это попытка построить гладкое пространство мышления. Однако, это не первая подобная попытка. Как и государственная философия, номадическое мышление не раз оставалось неразоблаченным. Спиноза называл hottest celebrities номос «этикой», Ницше – «веселой наукой», Арто – «коронованной анархией», Морис Бланшо – «пространством литературы», Фуко – «внешним мышлением»[22].

В «Тысяче плато» Делез и Гваттари используют термины «прагматика» и «шизоанализ», а во вступлении описывают концепт ризомы, который призван выкорчевать печально известное дерево репрезентативного мышления. Одна из главных мыслей этой книги – что номадическое мышление не ограничивается философией или это такая философия, которая gay sex video может проявлять себя в разных формах. Режиссеры и художники могут быть философами в том смысле, что они исследуют потенциалы своих творческих методов и способны в мысли выйти из наезженной колеи.[23] С формальных позиций, музыка и математика способны создавать самые гладкие поля мышления.[24] Фактически, авторы скорее назовут философией музыку, заряженную смыслом, чем назовут музыкой чью-нибудь утонченную философию.

Что возвращает нас к первому вопросу этого предисловия: как «слушать» «Тысячу плато»? Когда Вы имеете дело с музыкальным диском, всегда есть трэки, которые оставляют Вас равнодушным, их Вы пропускаете. Вы не можете отнестись к аудиозаписи, как к непрочитанной книге, которую можно либо прочесть, либо бросить.

Когда Вы слушаете музыку, есть песни, которые Вы хотите слушать ещё и ещё. Любимый мотив преследует Вас, Вы можете поймать себя на том, что напеваете его весь день…

«Тысяча плато» задумывались как открытая система[25]. Она не претендует на статус окончательного высказывания, однако, авторы надеются, что некоторые части этой книги останутся с некоторыми читателями, вплетутся в мелодию из повседневной жизни.

Каждое «плато» - это гармоничное сочетание «кирпичей», изъятых из различных дисциплинарных «зданий». Они сохраняют следы своего первоначального положения, которые искривляют выходящие из них векторы. Эти векторы должны встречаться в точке нечеткого сочленения концептов, которые становятся открытой равновесной системой, состоящей из движущихся элементов, каждый из которых обладает собственной траекторией.

Слово «плато» было позаимствовано из эссе Грегори Бейтсона, посвященного исследованию культуры Бали, где была обнаружена психологическая модель экономии либидо, значительно отличающаяся от «оргазмической» модели, доминирующей на Западе.[26] По Делезу и Гваттари, «плато» достигается, когда обстоятельства совпадают таким образом, чтобы возникла максимальная интенсивность, которая не рассеивается климаксом. Пик энергичности настолько длителен, что остается послеобраз[27] этого состояния, который можно реактивировать или привнести в другие энергийные состояния. Таким образом, возникает особая структура, собранная из состояний интенсивного мышления. Способ создания таких структур Делез и Гваттари называют «сгущением» или «стилем»; он помогает совместить разнородные элементы в единое образование (не стоит путать с гомогенностью)[28].

Стиль в таком понимании – это динамическая связь или режим композиции. Стиль не сводится к литературе. Режиссеры, художники, музыканты тоже имеют свои стили, как и математики, камни, инструменты, технологии, исторические периоды, и в особенности конкретные события.

Именно поэтому каждое плато скрупулезно датировано. Задача авторов – воссоздать динамизм, присущий определенным временам и обстоятельствам. Дата указывает на момент, когда конкретный динамизм проявлялся ярче всего. В этой точке, точке наивысшей интенсивности, его легче всего отличить от других динамизмов. Этот период длится недолго, т.к. мир, будучи помойкой отживших режимов интенсивности, которые отказываются умирать, редко позволяет существовать необычному роду динамизма. К примеру, в 12 главе «Трактат о номадологии», датированной 1227 годом н.э., описывается момент явного проявления номадической военной машины на бескрайних просторах азиатских степей.

Читатель может начать с любой главы, передвигаясь по гладким поверхностям плато так, как ему заблагорассудится. Вы можете выбрать любой понравившийся Вам концепт и следовать за ним по всем главам. В книге есть такие «сквозные» линии. Кто-то может назвать это самоповторением, а Делез и Гваттари называют это рефреном.

Главная цель авторов – спровоцировать читателя на перенос динамизма этой книги в другие области, будь то изобразительное искусство или политика. Делез и Гваттари беззастенчиво обкрадывают нефилософские дисциплины, но, в тоже время, готовы многократно возместить убытки. Сам Делез описывает концепт не как кирпич, а как «ящик с инструментами».[29] Такой стиль философствования он называет «прагматикой», т.к. она порождает концепты без входного билета в систему веры или любую другую структуру, напротив, эти концепты действуют как фомка в руке любопытного взломщика.

Так что, лучше всего отнестись к этой книге как к вызову: сможете ли Вы открыть неизведанные пространства и возвысить свою жизнь и жизнь людей окружающих Вас до плато интенсивности, которое оставит послеобраз, способный становиться частью все новых и новых жизней, создавая структуру энергийных состояний, соединяющий любое количество (огромное количество) бесконечных траекторий. Кто-то может назвать это неразборчивостью, а Делез и Гваттари называют это революцией.

Вопрос не в том, правда ли это, а в том, работает ли это, какие новые мысли могут пройти по маршруту «Тысячи плато», какие новые чувства откроются на пике интенсивности и какие новые ощущения познает Ваше тело?

Возможно, некоторые читатели ответят «никаких». Нет проблем! Просто «Тысяча плато» - не ваша музыка. Тогда и не стоило покупать книгу.