Сайт журнала "Слова"

Отрывок из повести «Хозяин жизни – этанол»

Но Хозяин - он на то и Хозяин, чтобы играть своими слугами, словно куклами, вкладывать в их уста чужые речи и в жизнь- чужие поступки. Может, отец устал от постоянных нравоучений своей матери и раздражение, копившееся годами, вырвалось наружу, может быть, он действительно потерял разум в один далеко не прекрасный вечер... потом, кстати, такие вечера превратились в дни и стали образом жизни.

Мы выпили с ним совсем уж взрослый напиток - водку. Нагрянувшая некстати бабушка пришла в ужас, устроила скандал и пить нам попросту запретила. Заставила съесть всю закуску, а недопитую бутылку убрала, спрятала в свои закрома, в неведомые никому, кроме нее, недра старой квартиры. Я не очень переживал по этому поводу - Хозяин оглушил непривычные мозги и я, пошатываясь, побрел в комнату. Отец тоже улегся на раскладушке - его, привыкшего к портвейну, водка срубила так же, как и меня.

Проснулся я от какого-то шума, шипенья и бормотанья за закрытой дверью. Я встал на еще нетвердые ноги, дернул створку на себя... бабушка, в белой ночной рубашке и с распущенными седыми волосами была похожа на привидение, из открытого рта раздавался натужный сип. Отец, в майке и черных семейных трусах, держал ее двумя руками за шею и душил. Я бросился к ним, и, услышав "Отдай бутылку, сука", просто отшвырнул его в дальний угол, куда-то под телевизор. Помниться, наградил его еще парой пинков под ребра, и он успокоился, и уполз на свою раскладушку, и тихо лежал до самого утра. Бабушка, держась за горло, улеглась на свой диван.

Наутро отец пожал мне руку, бабушка с негодующим стуком выставила на стол ополовиненную поллитровку и, поджав губы, не проронив ни слова, смотрела, как мы с отцом с ней расправляемся - по рюмочке, по рюмочке...

Словно ничего и не произошло, словно не она сама хрипела под судорожно сжатыми пальцами.

Правда, такого больше не повторялось - по крайней мере, пока отец с бабушкой жили в Лосе. Потом они получили квартиру в Перово - отдельную, двухкомнатную... отец, как ни странно, вместо радости испытывал тоску. Он не хотел туда уезжать. И дело даже не огромном по московским меркам лесу, в котором он гулял - конечно, не на трезвую голову - и не в потере друзей. Толмазов - не помню его имени - приезжал к отцу и в Перово, остальные являлись по сути собутыльниками, банальными алкашами - а они во всех районах были совершенно одинаковые.

Мне кажется, что он уже понимал, что Хозяин никого не отпускает добровольно - ну а тем, кто остался верен ему, воздает по полной. И время раздачи уже близко...

Себе я такой жизни не хотел - стареющая все более и более безнадежно женщина держала своего сына мертвой хваткой, и Хозяин ей в этом умело помогал. И если он прекрасно видел конец пути, к которому человек идет под его предательским руководством, то бабушка, очевидно, до последнего дня не сознавала гибельность своих поступков. Она ненавидела всех женщин среднего возраста, которые могли бы сделать ее дни одинокими и постоянно внушала отцу - все они шлюхи и предательницы, всегда верна одна лишь мать.

Отец был послушен Хозяину и даже не замечал, что собственно наслаждения в служении ему уже почти не осталось. Короткий момент между похмельной муторностью и больным сном...

Но Хозяин воздвигал между миром, который давно уже перестал играть яркими красками и удручал своей однообразностью, и отцом стену. Жизнь в мороке это стены представала другой - гипертрофированной, искаженной, с преувеличенными событиями и проблемами, которые легко решались только на поверхностный, размытый этиленом взгляд.

К тому же отец до последнего дня любил мать. Когда Хозяин полностью занял тело, некогда принадлежавшее моему отцу, единственное, что осталось от дорогого прошлого, оказалось двумя буквами на кисти, между большим и указательным пальцем. В и К. Вера и Костя. Толстые синие лини неумелой татуировки он наколол себе сам.

Но это будет потом...

Их жизнь в Лосе держалась на уровне среднестатистического счастливого советского обывателя. Отец получал свои рубли и трешки за ремонт текущих бачков и забитых унитазов. Бабушка, кроме пенсии, работала в Центральном Доме Культуры Железнодорожников - гардеробщицей. Поскольку концерты проходили по вечерам, то гардеробщицы - а их было довольно много - оставались там спать.

В буфете ЦДКЖ частенько бывало свежее пиво, чем папа с радостью пользовался, посещая работу матери далеко не из-за концертов. Однажды в очереди перед ним оказался Иосиф Кобзон. Отец предложил ему ударить по пивку, но Кобзон вежливо отказался, сославшись на выступление.

А у меня впереди уже светила армия.

Поскольку за два года службы напиться мне удалось всего один раз, то этот период жизни, как свободный от власти Хозяина, для данного повествования не интересен...

Вернулся я в любопытные времена - вовсю бушевала перестройка, народ, очумевший от непривычной свободы, очертя голову бросился в мутные воды бизнеса. Бизнеса дикого, стихийного, неуправляемого... я не буду говорить про карточки москвича - мое поколение их прекрасно помнит, не буду упоминать про ряды торгующих у музея Ленина, смотрящихся как издевка над вечным трупом.

Мы с матерью жили весьма интересно - и нельзя сказать, чтобы плохо. Матушка вписала в карточку москвича какую-то несовершеннолетнюю сестру Свету, которой, конечно же, никогда не было даже в проекте, и продуктовые пайки мы получали не на двоих, а на троих. Кроме того, Хозяин свел меня с мясником в магазине, который сейчас принадлежит некоему Панину и располагается возле метро улица Подбельского. Народ получал по карточкам кости и жилы. Я спускался в подвал и по знакомству брал мясо, срубаемое с этих костей.

С Хозяином у нас проблем тоже не было - прямо по диагонали от матушкиной пятиэтажки, правее от торца отделения милиции стоял - да и сейчас стоит - известный всему району Пьяный дом. Знаменит он был тем, что в самые жестокие засушливые годы в нем свободно продавалось и вино, и водка. В каждой второй квартире коридоры были заставлены ящиками. В любое время дня и ночи страждущий Хозяйского дурмана мог позвонить и получить по завышенной, естественно, цене, желаемое зелье.

Очевидно, что менты с каждой квартиры получали свою мзду; и, вообще-то говоря, торговать спиртным в те годы было, как всегда, выгодно и фактически ненаказуемо. В соседнем доме непьющий Сережа, здоровенный пузатый губастый мужик, всегда держал десяток бутылок портвейна в разных тайных местах - я лично, уже попав в зависимость от Хозяина, бегал к нему много раз.

Да и к нам постоянно забредали личности самого дикого и опустившегося вида - в Пьяном доме торговля началась с квартиры тридцать шесть, мы живем под этим же номером. Так что, получив наколку - квартира тридцать шесть в доме возле ментовки, отупевшие от близкого общения с Хозяином забулдыги прямиком перли в дом напротив ментовки. То есть к нам... и едва на колени не падали, упрашивая продать хоть пузырек - пока, наконец, информация не доходила до проспиртованных мозгов. Тогда ханурики рысью мчались в другой дом у ментовки и получали желаемое.

Но мы услугами Пьяного дома пользовались недолго - матушка открыла другой, исконно русский способ служения Хозяину. Мы стали самогонщиками...

Причем самогонку мы гнали - кто бы мог подумать - облепиховую. На даче эта южная ягода разрослась в огромных количествах; мы делали из нее компоты, закрывали на зиму с сахаром, даже масло умудрялись варить. Но все равно на ветках оставалось довольно много для стай дроздов, и свежей собранной ягоды достаточно для бражки. В самом деле - ну как еще использовать целебный плод? Кладовка заставлена банками друзьям и знакомым отдано столько, сколько позволит жадность унести... торговать на рынке менталитет не позволяет. Так что поневоле приходилось делать пахучую брагу и потом гнать из нее желтоватый первач. Забавное было пойло, как сейчас помню. Мозги отшибало напрочь - но при этом какая-то часть целебной силы облепихи там сохранялось. Соседка Танька - бывшая жена того самого Саши, сидельца, сына тети Тамары из коммунальной квартиры - постоянным употреблением облепихового самогона даже вылечила себе язву.

Как ни странно, но язву себе в тяжелые для русских алкашей времена залечил себе и отец. Когда встал выбор - быть верным Хозяину и скорее всего умереть от суррогата, либо круто развернуть судьбу и продолжать жить, он решительно остановился на первом. Но был более благоразумен и ниже лосьона "Пингвин" не опускался. Те, кто пили политуру, тормозную жидкость и клей БФ - вымерли. Те, кто пил чистый спирт с парфюмерной отдушкой ("Розовая вода", элита среди питьевой косметики. Чистый спирт - как говорил один знакомый - глотнешь, а потом розами во рту пахнет ) выжили и даже поздоровели...

Лосьон "Пингвин", кстати, перед самой армией пробовал у него и я. Помню, что не превратился в сосульку, это точно, но и прелести "Розовой воды" не ощутил...

Мы гнали самогонку, отец в это время жил так, как всегда мечтал - нигде не работал, зато на регулярные выдачи с бабкиной пенсии бегал к платформе Перово и покупал каждый день по два стакана вина. Оно продавалось в разлив из бочки на колесах гостями с Кавказа...

Сначала отец сопротивлялся напору Хозяина и поддерживал видимость жизни - по крайней мере маленькая комната, та, в которой сейчас живет Егор, принадлежала ему. В большой жила бабушка.

Меня так же встречала собачка Чапа - с искренним восторгом, на который способны только собаки, она вставала на задние лапы и, ожидая ласки, быстро-быстро махала передними.

Потом мы с отцом, как правило, уединялись в комнате и, включив какую-нибудь запись домашнего концерта Высоцкого, где великий поэт пел под бульканье наливаемой в стакан водки, звон вилок и угадываемых затяжек, тоже пили.

Бабушка была бдительна и зорка - она могла заглянуть hentai porn в самый неподходящий момент, но что-то не очень мы ее боялись. Я стал совсем взрослым - отслужил в армии, зачесывал назад волосы, поскольку только в таком виде жесткие кудри выглядели более- менее прилично, настоящие усы нависали над губой.

Конец был близок. Помню, отец приехал к нам на Подбелку и удивил как меня, так и матушку своим неожиданным аппетитом. За любым застольем, какие бы разносолы не красовались на скатерти, отец не ел а закусывал. Холодец таял в его тарелке рядом с неизменными салатами и селедкой под шубой. Один аккуратно откусанный соленый огурец использовался как после первой рюмки, так и после десятой. Матушку, которую Юра как-то назвал "бешеной бабой", такой алкогольный аскетизм проводил в негодование - и она давала волю языку, а иногда и рукам. То есть кормила отца, который расслабленно сопротивлялся но, кажется, получал от такой своеобразной заботы удовольствие, с ложечки...

Так вот - он приехал и поразил нас своими округлившимися щечками и аппетитом. Он охотно съел полную тарелку мятой картошки с мясом, отдал должное салату, попил кофе.

Сытная еда его не отрезвила, а сморила. Решено было не отправлять его домой, поскольку автобусы от нас в Перово ходили по известному только водителям расписанию и ждать их можно было в такое время несколько часов.

Он вполне благочинно разделся, продемонстрировав чистую майку, улегся и заснул.

А дальше началась жуть. "Мам! Мааам!" звал он бабушку с перерывами в несколько минут. Мы подходили, теребили его, будили, объясняли, что он в гостях и бабушки Мани тут быть не может. Отец разлеплял припухшие глаза, охал, извинялся, засыпал - и все начиналось сначала. Утром, похмелившись холодным пивом, он собрался и уехал.

Я бывал у него нечасто - то ездил по командировкам, проверяя мясокомбинаты, то жил на Красногвардейской, потом устроился в охрану - сутки трое.

Но в очередной мой приезд вдруг оказалось, что маленькая комната, где мы с отцом так по взрослому пили, сдана каким-то нерусским беженцам. Насколько я помню, они и не платили - просто ставили дешевкой водки каждый день и кормили бабушку. Хозяева были вполне довольны таким раскладом, целыми днями сидели на диване и смотрели телевизор.

Потом беженцы исчезли, и маленькая комната стала этакой перевалочной базой для всякой черной нечисти. Я не оговорился - ту мразь, которая там обитала, язык не поворачивается назвать людьми. Когда я привозил бабушке еду - поскольку деньги давать им было бессмысленно, все равно пропьют - то просто вышвыривал оттуда кавказцев. Армейское зло на них еще не остыло, гирю в двадцать четыре килограмма я легко кидал по шестьсот раз на каждую руку - и вся мразь, видя, что я приехал, быстро убегала. Вещи я выбрасывал следом...

Потом я уезжал и они возвращались. Когда отец умер, на стене в маленькой комнате я нашел надписи "Х...й вам, а не телефон" "Осторожно, вши" "Сдохни, козел".

Все было правильно - телефон отцу отключили за неоплаченные разговоры с кавказскими республиками, и вши тоже были. Ну а последнее - искреннее, видимо, пожелание отцу. Как символу русского народа. А может, и мне...

Кавказцы перестали там появляться, когда я увидел в руке горного орла нож и сломал ее в четырех местах. Тогда я занимался айкидо и охотно проверил выученные техники на практике...

Собачка Чапа тихо отошла - отец, трясясь от бешеной злобы, буквально брызгал слюной, если она просто попадалась ему на глаза. Псинка, которая любила хозяев и в таком виде, пряталась, чтобы, оставаясь невидимой, быть рядом. Кто-то из алкашей оттащил трупик на помойку. Потом в доме регулярно появлялись какие-то котята, но жили обычно в протравленной постоянным кошмаром атмосфере не больше недели.

Я работал тогда в шестидесятой больнице на Новогиреевской улице - и nude celebrities после работы привозил бабушке еду. Она выползала, держась за стену - отец ходил так же, от их рук по обоям шла широкая сальная полоса.

- А где отец?

- Саша выпил и спит...

Тогда отец short term loans еще мог ходить - хотя на ногах уже гноились трофические язвы. Он сидел на кухне сгорбившись, небритый и седой, всклокоченный - голова зудела от вшей - положив ноги на табуретку, и орал, если бабушка его задевала.

- Куда cash advance прешь, сука, не видишь, у меня ноги больные!!

В то время их дом был пропитан выморочным ужасом - даже кавказцы там перестали бывать. Хотя какой-то народ приходил во времена запоев - так дожигали жизнь два афганца, один майор, другой капитан, наведывались соседи снизу - они еще держались на плаву, кое-как кормили своих троих детей.

Помню, отец меня пригласил к себе в мой день рожденья. Сначала мы пили на Подбелке с Борей Пьянковым, потом поехали в Перово. Добирались, как положено, долго - а когда все таки приехали, оказалось, что отец мирно спит под телогреечкой... "Выпил- и спит." Я разозлился - хотелось посидеть за праздничным столом, поесть, выпить, поговорить.

Я грубо потряс его. Отшатнулся от гнилого дыхания и перегара. Отец с трудом открыл один глаз.

- А, Костя приехал... а Верка сказала, что ты с другом свалил...

- Да, я с другом к тебе поехал, мог бы дождаться...

Но отец уже ушел в свое беспамятство. Вдруг открыл глаза - через несколько секунд.

- А, Кость, откуда ты? Ты же с другом пить уехал...

Отключился, через полминуты приподнял голову.

- А, Костя, откуда ты взялся? Гад, не мог с отцом выпить, к друзьям уехал...

Снова пришел в себя, увидел Борю, хрипит неразборчиво.

- А это что за лось? А, Костя, откуда ты?

Он еще мог ходить - даже спускался по ступенькам, крепко держась celeb sex videos за перила. В это время умер Юра, и матушка решила перевезти к отцу мебель из отходящей государству квартиры. Отец поехал с ней на Красногвардейскую, чтобы потом показать дорогу водителю грузовика.

Мы с Борей ждали машину во дворе... дождались. В двор вполз ревущий и дымящий Маз. Открылась дверь, отец спрыгнул со ступеньки и упал, и долго поднимался. С другой стороны выскочил взбешенный, изрыгающий мат водитель. Он крыл материл всех и вся - отец, уже несколько лет живший в мертвом алкогольном мороке, не нашел дорогу, матушка, тоже нетрезвая, попыталась его найти - и в итоге направила в другой конец города...

Я, решив, что сказано уже слишком много, пошел в драку - водила оценил сыновние чувства и руки, которые тогда были толщиной почти что с его ногу, и укрылся в кабине.

А упал отец не потому что споткнулся, или неловко приземлился - у него просто не было сил. Когда все мои друзья перетаскивали мебель, он смог поднять на второй этаж одну celebrity nude лишь табуретку - потом сел, задыхаясь и истекая потом...

С Юриной мебелью квартира стала напоминать склад - бабушка что-то возмущенно шамкала беззубым ртом, отец надсадно дышал, лежа пьяный под своей телогрейкой, и происходившим вокруг него не интересовался.

В то время я там почти не бывал - по диванам и кроватям в открытую, не спеша ползали вши, пол был заселен тысячами человеческих блох, от атак которых тело любого несчастного гостя начинало зудеть и чесаться...

Из туалета несло, разъедая глаза до слез, аммиаком - слив был засорен, да и унитаз расколот, алкаши ссали в открытую дверь, стоя на пороге из коридора.

Когда я приехал - бабушка, стоя на кухне в одной черной от грязи ночнушке, постоянно почесываясь, лила на раскаленную сковороду разведенный водой крахмал. Больше ничего съедобного в выморочной квартире не было...

- Маааам! Маааам! - доносился из комнаты хриплый и слабый крик. Я, поддерживая hot lesbian porn бабушку за дряблый локоть, пошел с ней.

- Зачем ты меня звал?

- А? - отец с трудом открыл закисшие гноем глаза - кто вы?

Потом он узнал бабушку.

- Что тебе надо, сука, подстилка фашистская...

Меня он не заметил, не узнал. Что-либо говорить было бессмысленно, я отвел бабушку на кухню и побежал в магазин...

Потом туда нагрянула мать. Вызвала сантехников - но они отказались даже приближаться к затопленному нечистотами смрадному санузлу, только после скандала и звонков начальству пробили все-таки слив. Все вымыла, постирала черные простыни и пододеяльники, убралась и залила полы каким-то убойным инсектицидом...

Со вшами было сложнее - накормленная бабушка ворчала, но позволила себя намылить ДДТ и искупать. Отец же - намыленный - пришел в ужас при виде шумящей воды, вцепился руками в косяк, уперся с неожиданной силой и так и не позволил смыть с себя отраву.

Не знаю, каким черным ужасом Хозяин покрыл последние дни отца. essay writing Он постоянно звал мать - она поднималась со своего дивана, шаркала на кухню, наливала стакан воды и шла к сыну. Он, не поднимая головы, хрипел и кашлял, оскорблял ее и засыпал... потом звал снова - но она уже не подходила.

Смерть смела его в маленькой комнате через несколько дней - его, практически не встававшего с кровати, нашли уже окостеневшим на полу.

Кажется, бабушка уже не очень воспринимала происходящее - cartoon porn pics последние голодные месяцы сильно подкосили ее.

Отца в гробу я не узнал - седой старик с торчащими, как у моржа, с усами, глубоко запавшими скулами и костлявыми плечиками под пиджаком... причина смерти меня поразила - туберкулез. Алкашей, всю местную накипь, это мало волновало - еще в автобусе по дороге к крематорию они стали срываться на смех, один, обняв свою бабу и подбоченившись, попросил меня сделать снимок на память - но я на него так посмотрел, что пропойца тут же скроил уважительно-серьезное лицо.

Поминки проходили по классическому сценарию - уже после третьей стопки алкаши едва ли не передрались между собой, потом стали рассказывать анекдоты, напрочь забыв про собравший их вместе повод. Хотя все и поднимали рюмки за Сашу, пусть земля ему будет пухом да и вечная память - никого он толком не интересовал. Бабушка пыталась что-то рассказать, но ее не слушали. Пришел опоздавший афганец, взял стакан водки, стоя в дверях - места за столом ему не нашлось.

- Помянем Сашу. Он умер оттого, что был... слишком добрым.

Водка быстро кончилась - этот контингент не мог пить мелкими до porn cartoon зами - и алкаши как-то торопливо собрались и ушли, оставив бабушку сидеть за разгромленным столом. Эта торопливость нас насторожила, и не напрасно. Оказалось, что друзья отца, привыкшие последние месяцы пропивать бабушкину пенсию, не смогли отказать себе в этом последний раз. Они просто залезли в сумочку - причем кто-то отвлекал старуху разговорами - и выгребли все деньги, включая мелочь, подчистую.

< Prev		Next >