Сайт журнала "Слова"

Битва за восприятие

Сила, овладевающая временем

готовится к публикации в сборнике «Theory After ‘Theory’», под ред. Jane Elliot и Derek Attridge (London: Routledge)

перевод Глеба Коломийца

Политические синкопы

«Мы помним то, что не можем увидеть» - этими словами Губернатор Нью-Йорка Джордж Патаки открыл Съезд Республиканской Партии 2004 года, намекая на свое почтительное отношение к «невидимому» ныне Международному Торговому Центру. Цель съезда состояла в том, чтобы на волне «войны против терроризма», последовавшей за событиями 11 сентября, протащить Джорджа В. Буша на второй президентский срок.[1] По прошествии лет, отделяющих нас от пепелища на месте Башен-Близнецов, мы понимаем, что происходят необычные циклические процессы: волна «войны против терроризма», по своему воздействию напоминает океанский прилив, который смыл причалы, разрушил дамбы и оставил после себя «дары моря». Политические ландшафты в тех местах, куда он добрался, теперь выглядят по-новому. Высказывание губернатора – не просто риторический финт, оно указывает на суть произошедшей политической реконфигурации. Эта реплика сообщает о том, что в зазоре между восприятием и памятью буйно разрастается политическое. Мы привыкли к ситуации, когда отношения между памятью и восприятием постулировались как единые и последовательные. Однако, Патаки вводит синкопу и привычная связь распадается: память и восприятие становятся аритмичными, сбиваются с шага. Нам известно лишь то, что настоящее рассогласовано с тем, что, по идее, должно заимствоваться из прошлого, и аффективный импульс, нагоняющий нас из воспоминания, запаздывает. С этого момента невозможно полное совпадение между памятью и восприятием. А значит, на смену дискурсу о репрезентации как политической категории приходит дискурс о времени. Время становится неотъемлемой частью политики, когда мы вновь задаем себе вопрос: каким образом происходит политическое влияние на отношения между настоящим и прошлым (или отношение прошлого к самому себе)?

Кьеркегор выделял два режима памяти – воспоминание и повторение: «Воспоминание обращает человека вспять, вынуждает его повторять то, что было, в обратном порядке, подлинное же повторение заставляет человека вспоминая предвосхищать то, что будет».[2] Таким образом, воспоминание обращается к тому, что было, а повторение – воссоздает то, что ещё не произошло – память о будущем. В этом нетрудно разобраться, если понимать повторение как род предписания самому себе, т.е как привычку. Мы говорим, что у нас есть привычка, но, на самом деле, она владеет нами. Это некий автоматизм, который захватывает нас, становится нашей натурой. Природа автоматизма состоит в том, что он не отображается на радаре осознания. Мы смутно осознаем привычный акт в ходе его завершения и можем непосредственно осознавать лишь его последствия. В тех случаях, когда мы можем уловить автоматизм «в процессе» и решить, будем ли его завершать или нет, действие перестает быть привычным. Автоматизм самостотельно принимает решение о выполнении действия, это его структурное свойство. Это самовоздействующая сила, приходящая из прошлого, и проявляющаяся в своих последствиях. Момент совершения привычного действия, его настоящее время, аннулируется. Происходит синкопирование времени, когда пропущенный удар ритма – это то «сейчас», в котором производится действие. «Сейчас» наступает только в момент осознания его последствий. Настоящее время активно вторгается в будущее. Мы обычно думаем о привычке, как о «пустом» повторении, причем «пустом» по природе. Однако, Кьеркегор, Ницше и Делез считают повторение позитивной силой, направляющей прошлое в будущее. Это позитивная, организующая и даже творческая сила времени. Такой подход неявно подразумевает, что повторение можно захватить и сделать инструментом, процесс вытеснения «сейчас» привычного действия управляем.

И этот факт известен Министерству Обороны США. Во всяком случае, судя по современному состоянию военных теорий, которые формировали военную политику США с момента падения СССР и определяли приоритетные направления работы научно--исследовательского подразделения министерства - Управления Перспективного Планирования Оборонных Научно-исследовательских Работ (DARPA). Исследуя феномен повторения применительно к войне, Министерство на пару шагов опередило Губернатора Патаки. Военным тоже известно, что существует привычка помнить то, что нельзя увидеть, а также то, что вопрос политического влияния на «сейчас» критичен для «войны против терроризма», которая была так громко заявлена администрацией Буша и которая скрыто присутствует в политике Обамы, несмотря на формальное отрицание оной. Однако, новая власть идет дальше - к философскому осмыслению позитивной силы повторения, которое не может быть «пустым», и даже такая банальная вещь, как привычка, принимает участие в реализации творческой силы времени.

Внимание – это базовая привычка восприятия, её значение не следует преуменьшать. Всякое осознание начинается с какого-либо изменения, сдвига. Мы рефлексируем, управляя сдвигами нашего внимания. Но стоит только обратить внимание на «обращение внимания», становится ясно, что не мы его направляем, а, напротив, оно направляет нас, втягивая в «настающее» восприятие, которое настает как последствие. Внимание – это автоматизм восприятия, который помечает некий сдвиг в перцептивном поле как новый или потенциально важный и формирует осведомленность об этом сдвиге. Внимание сигнализирует о необходимости реакции на изменение или о появлении возможности действовать. Следующее восприятие, в которое оказывается втянут воспринимающий субъект – это встреча раздражителя и реакции, действия и противодействия. Современные исследования восприятия подтверждают, что внимание – это привычка, и свидетельствуют в пользу того, что внимание происходит в повторно вытесняемом «сейчас».[3]

Возможность политического управления вытесненным «сейчас», которую «высказал» Патаки, следует исследовать в контексте изменений в военной доктрине США за последние 20 лет, охватывающих «весь спектр» направлений.[4] По словам Ульмана (Ullman) и Вейда (Wade), авторов книги «Шок и Трепет», одной из классических работ по военной доктрине[5], происходит расширение военного влияния в «серые зоны, включая Невоенные Операции». Расширения сферы боевых действий за пределы классического «поля боя», в области, которые традиционно принадлежали только гражданским институциям, это прямое следствие размывания границ современной теорией войны, которая предлагает новый архетип врага – место солдата регулярных войск занял «террорист». Умозрительный образ врага – уже не армия и управляющее ей централизованное государство, а напротив – диссеминированная сеть – заявляют «живые классики» военной теории Арквилла (Arquilla) и Ронфелдт (Ronfeldt), авторы книги «Сети и сетевые войны» («Neworks and Netwars»).[6]

Эта сеть постоянно ускользает. Она сливается с населением любой территории, способна проникать повсюду, «не имеет границ и постоянно разрастается» (Arquilla/Ronfeldt 10), постепенно внедряется в технологические и коммуникационные «нервные волокна» общества. Её атаки происходят без предупреждения и рассредоточены по всему территориальному полю. В рамках террористической сети нет точек с четко определенным местоположением. Зона покрытия Сетевой Войны потенциально совпадает с социальным и культурным пространством человечества. Эта теория безвозвратно размывает границу между гражданской и военной сферами. Другие зоны размытия возникают как закономерное следствие: например, исчезает разница между наступлением и обороной. (Arquilla/Ronfeldt 13)

Когда исчезает четкая граница между гражданским и военным, между обороной и нападением, невозможно сказать, где начинается и заканчивается действие силы. Боевые действия предельно расширяют свой спектр, они образуют континуум, располагающийся между двумя полюсами или пределами. На одном из них – традиционное приложение «силы к силе».[7] Этот полюс связан с традиционными «единицами» войны – битва, осада или оккупация. На другом полюсе находится нечто называемое «мягким воздействием».[8] На первый взгляд, мягкое воздействие – это использование информации и дезинформации в военных целях, а также применение «пси-войск» и ведение так называемой психологической войны. Арквилла и Ронфелдт характеризуют «мягкое воздействие», как «эпистемологическую» войну, т.к. она имеет дело с тем, что люди знают или считают знанием.

Конечно, эпистемологическая война появилась не вчера, но в настоящее время её парадигма существенно изменилась. То, что сейчас называется мягким воздействием, традиционно служило вспомогательным средством, поддерживающим «жесткие» воздействия. Оно вторично по отношению к столкновениям по типу «сила к силе». Мягкое воздействие было лишь добавкой, чем-то вроде дрожжей. В наше время, по утверждению Арквиллы и Ронфелдта, любой конфликт по природе эпистемологический. Мягкое воздействие становится базисом войны, что является необходимым следствием расширения спектра военных действий. Война престает быть точечной, как и сражение, она становится вялотекущей, но беспрерывной, теряет свою территорию, как и оккупация. Боевые действия ведутся повсюду. Базовая характеристика отношений «сила к силе», присущих жесткому воздействию, глубинным образом связана с понятием трения; материя против материи, металл против металла, снаряд противостоит броне, металл приникает в плоть – плоть разрывается на куски, размазывается по твердым поверхностям. Сила нападающего противостоит силе обороняющегося. Конечная цель взаимодействия по типу «сила к силе» - возникновение трения.[9] Когда происходит лобовое столкновение с врагом, его сила постепенно иссякает в ходе экстенсивных серий боевых трений. Цели и средства традиционной войны мучительно вещественны.

В современной войне такой тип взаимодействия теряет свою определенность и подменяется ожиданием. В наши дни невозможно находиться в гуще боевых действий, напротив, имеет место разреженность бесконечного ожидания, когда конфликтующие стороны задерживают любое действие. Базисом войны становится постоянная сдержанная боеготовность. Все и всегда находятся в состоянии боеготовности. Столкновение по принципу «сила против силы», ярко выделяется на фоне длительного состояния, которое Вирильо назвал «небоевым», за годы до того, как оно стало навязчивой идеей как военных, так и гражданских лидеров.[10] Когда происходит прямое столкновение, жидкий бульон постоянного небоевого конфликта мгновенно вскипает.

Мягкое воздействие – это военные действия в момент ожидания, до материального столкновения сил. Такая война не позволяет ожиданию стать трением, и делает из этого преимущество. В небоевых условиях, когда нет вещественного субстрата воздействия, остается возможным только влиять на условия ожидания. В конце концов, любое материальное действие проистекает из этих условий. Воздействуя на них в промежутках между моментами «кипения», можно уменьшить силу возможной атаки, управлять трением, если ожидается соответствующая ситуация, и даже делать так, чтобы материальное столкновение сил произошло в необходимом месте и в тот момент, когда это потребуется. Действуя таким образом, можно получить возможность отменить прямое столкновение до того, как оно проявится материально. Даже если конфликт, вырвавшись из под контроля, разгорится с полной силой, есть возможность подавить его резким, ошеломляющим контрударом.

Таким образом, полем военных действий становится условия среды, в которой находятся военные и гражданские единицы. Ульман и Вейд называют это «абсолютной ситуацией».[11] В такой ситуации возможно только одно действие – влияние на условия возникновения военного столкновения до его возникновения. Правда, в настоящее время, в терминологии «доктрины упреждающих действий» [см. http://ru.wikipedia.org/wiki/Доктрина_Буша – прим. пер.], которая определяет современную войну так же целостно, как «устрашение», присущее Холодной Войне, «ещё не сформировано»[12] четкое понимание «угрозы». То, что ещё не сформировано, остается потенциальным. Возможно, «угроза» уже надвигается, происходит скрытое брожение, результатом которого станет некая катастрофа; из неясных очертаний медленно складывается призрак «врага», готового напасть в любой момент. В этой формулировке есть доля неопределенности, от которой невозможно избавиться никакими средствами, которая делает угрозу настолько же неосязаемой, насколько и зловещей. Приходиться действовать в «абсолютной» невещественности ситуации – это слишком сложно. Размыта определяющая черта: между вещественным и невещественным, материальным и нематериальным, поскольку воздействие на первое происходит через воздействие на второе.

Существует два способа абсолютного невещественного воздействия. Первый состоит в перемещении пространственной оси сражения, осады и оккупации на временнУю ось. Необходимо действовать в рамках временнЫх интервалов, когда происходит неосязаемое брожение потенциалов. Объектом воздействия в таких условиях становятся сами временнЫе интервалы, содержащие почти произошедшее, а не уже случившееся. Упреждение – это пред-действие: влияние на условия действия, определяющее его конечную форму. Второй способ абсолютного невещественного воздействия – это воздействие на восприятие, основная функция которого состоит в подготовке тела к стимулу и реакции на него. Таким образом, восприятие – это Царские Врата почти произошедшего. Два типа невещественного действия в абсолютной ситуации конвергентны.

Способность восприятия становиться пред-действием позволили Арквилле и Ронфелдту назвать современную войну эпистемологической. Однако, такой «когнитивный» подход ошибочен. Перемещение современного театра военных действии в зону восприятия сопровождается соответствующим смещением в сторону стратегии, «основанной на потенциальных возможностях», которую так агрессивно хвалил Доналд Рамсфелд и сочувствующие ему неоконсерваторы[13] . Пользуясь этим подходом, можно воздействовать не на уровне принятия решений, а на уровне, где формируется сама потенциальная возможность совершать действие. Воздействие, происходящее после принятия решения, сфокусировано преимущественно на когнитивном аспекте знаний: его информационном содержании, доступности, надежности, удобстве его использования, а также возможности внешнего воздействия на него. На уровне, когда действие ещё в процессе выполнения, регуляция происходит совсем по-другому. В данном случае, любые операции производятся до принятия решения, в промежутке зарождения как информированного знания, так и преднамеренного действия, где способность знать ещё не отделена от способности действовать. В этой точке модуляция восприятия непосредственно и мгновенно изменяет набор действий, доступных телу как в сфере знания, так и в сфере деяния. Уровень генезиса способностей и потенциалов – прото-эпистемологический и, в то же время, онтологический, т.к. на этом уровне происходит изменение степени и способа вовлеченности тела в абсолютную ситуацию или его реальное окружение. Силы на этом уровне становятся онто-силами, через них проявляется бытие. Онто-сила – это не сила противопоставленная жизни, каковым становится любое взаимодействие типа «сила-к-силе», происходящее в таких условиях. Это позитивная сила, позитивное производство того, чем станет жизнь в следующее мгновение. Оно определяет условия, в которых жизнь продлевает себя в будущее. Это сила принадлежащая самОй жизни.

 

Сила, овладевающая временем

Ульман и Вейд однозначно утверждают, что воздействие на этом уровне становится материальным проявлением силы, несмотря на то, что объект воздействия нематериален. И это не «малая» сила, вопреки тому, что она действует в «незначительных» для войны небоевых условиях. По их мнению, это даже «нечто большее чем приложение силы»[14] - её избыток. Воздействие, о котором идет речь, превышает параметры вещественного взаимодействия боевых сил и зафиксированного в знании содержания жизни, к которому прилагается сила и которые она значительно изменяет в ходе своего проявления в трении. Продуктивная сила небоевого возвращается к уровню, на котором устанавливаются параметры трения. В последствиях воздействия упакованы «последствия последствия», а в них – последствия «третьего уровня». То, что обусловлено, становится потенциальной серией повторений, т.е. существует сила потенциальных последствий-продолжений, сила континуума, заключенная в каждом взаимодействии «силы-против-силы». Она чрезмерна по отношению к любому последствию, в котором она заключена. Этот «остаток» и становится полем действия небоевой силы или, иными словами, силы, овладевающей временем, он же порождает избыток силы – или прибавочную стоимость силы. Отношение небоевой силы к воздействию «сила-против-силы» аналогично отношению между деньгами как платежным средством и деньгами в форме капитала, открытым Марксом.

Капитал – это движущая сила серий денежных обменов: деньги делают деньги; капитал – это сверх-деньги. Сумма любого денежного обмена возвращается в Капитал. Прибыль также инвестируется в Капитал, восстанавливая его движущую силу. Деньги становятся то платежным средством, то основой собственной циркуляции. Излишек движущей силы, возникающий при оплате труда, становится прибавочной стоимостью, которую следует отличать от прибыли. Прибавочная стоимость – это не инвестиции, инвестиции – это прибыль. Прибавочная стоимость и прибыль – это разные вещи. Прибавочная стоимость не количественна, она процессуальна. Это процессуальное качество, которое, будучи движущей силой капитала, порождает количественные денежные массы. Это вечное последствие умножения количества экономических ценностей. Прибавочная стоимость присуща материальному акту обмена таким образом, что каждый раз превышает его ценность. Это сверхстоимость, в неопределенной степени сопутствующая любой сделке[15].

«Нации ведут войны таким же образом, как и обогащаются»[16] 

Как и Капитал, небоевая сила выступает одновременно как движущая сила и как цикл. В ходе всякого трения, она влияет на саму себя, обуславливая последствия своего приложения. Это бесконечный прирост военной «стоимости», который воспроизводится в материальных военных действиях. Это сверхсила, невещественно сопутствующая любым боевым действиям. Сверхсила – процессуальное качество конфликта, которое производит вещественные факты войны.

Ульман и Вейд напрямую увязывают сверхсилу как процессуальное качество войны со временем.[17]  По их мнению, это не сила, преодолевающая сопротивление, скорее, это сила, «овладевающая временем».[18] Современная военная мысль вращается вокруг концепта молниеносного доминирования. «”Молниеносность” – означает способность перемещаться со скоростью, опережающей реакцию противника».[19] Сила, овладевающая временем, оперирует с ничтожно малыми временнЫми интервалами. «Точка приложения этой силы - восприятие, воздействие не которое производится постоянно и по всему спектру воздействия»[20] . Даже в «грубой» материальной среде, когда конфликт вскипает и вот-вот возникнет открытое противостояние, продолжает функционировать сила, овладевающая временем. Она должна проскользнуть в неразличимом интервале между действиями, чтобы обуславливать реакции противника. Возникает потрясение от «шока и трепета». Проявление взаимодействия по типу «сила-против-силы» качественно отлично от силы, овладевающей временем, однако, если одно отделить от другого, сила, овладевающая временем, мгновенно теряет эффективность. Сила, овладевающая временем – это инфра-сила, она действует в неразличимых интервалах между действиями. Она в то же время, носит инфра-временной характер, т.к., будучи неразличимым, интервал, в котором она проявляется, становится синкопой времени, пропущенным аккордом в кадансе действий и противодействий, это вытесненное «сейчас» между одним моментом и последующим.

В грубой материальности, на периферии спектра небоевых действий, сила, овладевающая временем, продолжает свое действие как инфра-обуславливание, которое «контролирует восприятие противника» в интересах контроля абсолютной ситуации[21] . Пока не совершается существенных действий, могущих прервать течение небоевой ситуации, сила, овладевающая временем, контролирует её условия. И это происходит только потому, что мы не обращаем внимание на обращение внимания. Синкопа никуда не исчезает. Базовая привычка восприятия продолжает действовать в нас. Повелительная сила внимания все ещё держит нас мертвой хваткой, продолжая направлять от восприятия к последующему действию. Базис войны соответствует базису восприятия. На инфра-уровне, где два базиса становятся неразличимыми, макровойна, с её сражениями, осадами и оккупациями, приобретает абсолютное процессуальное сходство с микровойной в среде повседневной жизни гражданских сообществ.

Беспримесная активность жизни

В рамках инфра-интервала восприятие само по себе находится в абсолютном процессуальном сближении с телом. Автоматизм, который заключен во внимании как привычном действии, сближает этот процесс с рефлекторной механикой тела. Именно телу принадлежат привычки, или, иными словами, приобретенные рефлексы. Внимание осуществляется в точке неразличимости между зарождающимся перцептивным опытом и автономными механизмами мозга и нервной системы. Путем прямого вторжения в нервную систему и во внимание как автономную систему, можно обойти воспитанные культурой защитные механизмы психики (те из них, которые отвечают за совершение сознательного выбора), а также личную историю, характер и пристрастия. Существуют вещественные рычаги, способные управлять невещественными измерениями жизни и телесности. В некоторых пределах возможна механизация восприятия.

Наличие пределов связано с тем, что система восприятия, как и Капитал, обоснована обратной связью, и, следовательно, нелинейна, как и экономика. Нелинейная система по определению не может гарантировать стопроцентное совпадение между выходящим и исходящим потоком. Влияя на такую систему, невозможно вызвать конкретный эффект, но essay writing можно совершить модуляцию, т.е. добиться резонанса и интерференции эффектов на выходе. Микроинтервалы силы, овладевающей временем, вибрируя, испускают инфра-волны ажитации. Раздражаемое тело мобилизуется, возникает витальное напряжение. Тело реагирует: его физиология мобилизуется, возникает пред-действие напряженности, направленной в будущее. Как правило, тело устремлено к непосредственным проявлениям жизни в поле восприятия – возникает стойкое равновесие между восприятием и окружающей средой. В тех же случаях, когда тело испытывает тревогу, устанавливается стабильный дисбаланс «сейчас». Сущность и длительность напряжения формирует это «сейчас» и модулирует его последствия.

Объект комплексного воздействия силы, овладевающей временем, не «беспримесная жизнь», не ре-анимализированная, «озверевшая» жизнь, не человеческая жизнь, лишенная человеческого содержания, это витальность, сведенная к физиологическому минимуму, абсолютно приближенная к смерти. Это беспримесная активность. Это человеческая жизнь в момент внеочередного «сейчас», когда она едва теплится, съежившаяся, полностью поглощенная процессом инфра-воздействия на саму себя. Это жизнь без определенного содержания. В неразличимом промежутке «сейчас» определяется, каким станет её содержание в будущем. В этот момент жизнь проявляется в предельно чистой форме, собирая воедино потенциалы «сейчас». Это не витальность, сведенная к минимуму, это мобилизованная жизнь. И, одновременно, война. Мобилизованная жизнь, бесспорно, может быть приближена к смерти. Но, с другой стороны, будучи мобилизованым, тело устремляется к следующему витальному проявлению своей способности действовать. Это не ре-анимализация (возвращение к звериному состоянию), это ре-анимация, восстановление сил перед новым шагом, состояние значительно отличающееся от жизни, сведенной к её грубой, животной форме. Это момент, когда ответная реакция жизни находится в становлении. Так жизнь сворачивает саму себя в аффективную витальность.

Объект комплексного воздействия – это аффективное тело, конфигурирующее собственные способности в мгновении резкого сдвига. Можно сказать, что у комплексного воздействия нет объекта. Лучше сказать, что у него есть точка опоры – если таковая может быть у рычага, управляющего временем. В результате управления временем порождается беспримесная активность будущего в точке её зарождения.

В следующем «сейчас» шок перетекает в действие. Инфра-возбуждение умножается, разряжаясь в макро-действии, которое не исчерпывает предшествующее ему возбуждение. Инфа-активность совпадает с нестабильным процессом перераспределения способностей тела, которое уравновешивается многообразными возможностями, одна из которых становится действительностью. «Несработавший» остаток возможностей определяет фоновую модуляцию операционных параметров поля потенциального действия. Именно на основании этой реорганизации «на выходе» прагматического поля всегда получается результат, присущий нелинейному процессу. Обсулавливающий интервал шока не просто определяет последующее действие, он противопоставляет совершаемое впоследствии действие «фону» потенциальных действий, многие из которых исключают друг друга. Таким образом, результатом этого взаимодействия становится изменения отношения между совершенным действием и модулированным эмпирическим полем, которое дало начало действию. Это «экологично»[22] . Поле потенциальных действий вибрирует, порождая резонансы и интерференции отношений, не реализованных в действии. Этот экологический остаток способности к действию сопровождает совершаемое действие и восстанавливает напряженность даже в тот момент, когда оно уже совершено.

Так возникает проблема – и, одновременно, возможность – военного применения избытка силы. Будучи силой, овладевающей временем, он стремится управлять будущим, влияя на условия, порождающие действие. Дело в том, что «на выходе» шоковой фазы появляется неоднозначный результат – динамическое отношение между конкретным действием и продолжающейся модуляцией фоновых условий его появления. Значит, будущее, на которое влияет сила, овладевающая временем, в значительной степени неопределенно. Избыток силы сосредотачивается на управлении этой неопределенностью, которая связана не только с предзаданным полем условий, в которое она вклинивается, но и с последствиями её приложения. Необходимо создать стратегии, которые не позволяли бы маршруту действия не только выйти на поле вещественных (материальных) боевых действий, но и достичь той точки, где может возникнуть бифуркация, ведущая к непредвиденным результатам. Для этого необходима своеобразная шоковая терапия, которая становится главной особенностью отно-силы прото-эпистемологической войны.[23] 

Мышление (и то, что мы знаем о нём)

Базис современной теории и практики войны можно выразить одной фразой: мир – это постоянно усложняющаяся система непредсказуемых и умножающихся опасностей. Вооруженные силы должны быть распределены по всему спектру воздействия, чтобы отвечать на эти угрозы, какую бы форму они не принимали, когда бы они не появлялись, и где бы они не исчезали. Причиной усложнения мира чаще всего считают глобализацию неконтролируемой экономики и ускоряющаяся циркуляция товаров, информации и людей, которые об этом заявляют. Этот посыл можно встретить во множестве текстов. И все авторы, принимают это спорное утверждение как нечто само собой разумеющееся.[24] 

В некотором смысле, отсылка к глобализации затемняет проблему, возникает иллюзия того, что усложнение, происходящее на глобальном уровне, однозначно соответствует числу взаимодействий, происходящих в рамках системы. Из этого следует, что компоненты системы, расположенные на локальном уровне структурно просты и их точное описание не составляет никаких проблем, если рассматривать их на своем уровне. Однако, глобальное поле усложнения состоит не только из «простых» единиц, усложнение глобальной системы зависит от количества взаимодействий высших уровней, а локальные компоненты - это изолированные автономные системы, со своими механизмами функционирования. Трудности, появляющиеся в ходе локализации глобальной стратегии США в Ираке (не говоря уж об Афганистане и Пакистане), свидетельствуют о том, что в этом случае степень усложнения ситуации и её неопределенности постоянно нарастает, и всё «идёт ко дну»[25]. Ситуация многократно усложняется, когда становится ясно, что все основания безосновательны, и что, даже если ты «идешь ко дну», то дно все время отодвигается, или, ещё хуже, вдруг оборачивается вершиной горы. Обратная связь между уровнями системы, включая высший и низший – определяющая характеристика сложной системы. Сложная система, обоснованная собственной безосновательностью, бутстрапизирует себя [Бутстрап (bootstrap) выражает парадоксальную буддийскую идею “все во всем”, “модель всего”, “часть, содержащая целое”. Модель бутстрапа означает полную само-согласованность, взаимообусловленность частей и целого, неклассическую (коллективную) элементарность. Реализуется такая система благодаря неопределенной рекурсивности в ее организации. Подробнее - http://spkurdyumov.narod.ru/kazanskiy.htm

- прим. пер.] на основе нелинейного «выхлопа», возникающего результате её усложнения. Классическая теория войны совершенно справедливо учитывает неопределенность как одну из своих констант. «Своеобразное затруднение представляет недостоверность данных на войне» - писал Карл фон Клаузевиц в классическом тексте «О войне», датированном 19 веком. – «все действия ведутся в известной степени в полумраке» или как в «тумане». «Туман войны» с тех пор стал расхожим термином. Есть один нюанс - для Клаузевица он стал метафорой, пригодной для разъяснения своих теоретических находок[26], в наши же дни это выражение - мантра для тех, кто пишет о войне.
Война в понимании Клаузевица была по природе своей умопостигаемой. Можно познать войну, если «рассмотреть отдельные элементы нашего предмета, затем отдельные его части и наконец весь предмет в целом, в его внутренней связи, т. е. переходить от простого к сложному»[27] . Он считал, что туман войны – всего лишь своеобразная черта восприятия и может быть рассеян благодаря личному боевому опыту и «выдающейся духовной силе» полководца. «…тому, кто видел войну, все понятно; несмотря на это, крайне трудно указать, что изменяет это простое в трудное». Сложности возникают из-за «трения», причиной которого становятся «мелкие затруднения». Трение, по сути своей происходящее из случайных обстоятельств, может превзойти хорошо смазанную волю и отточенный ум полководца.[28] 

Современную войну невозможно увидеть. Восприятие синкопируется. Поле неопределенности периодически попадает в поле зрения, останавливая восприятие на полпути. Мы помним то, что не можем видеть. Но это не память о сознательной рефлексии, которая могла бы насытить процесс аккумуляции личной мудрости, из которой вырастает характер человека, также как и усилить рациональную волю к осознанному контролю над ситуацией. Суть дела, по словам современного теоретика войны, состоит в том, что «мы должны принять факт нашей неспособности контролировать то, что невозможно видеть, слышать или понимать»[29]. Туман войны больше не связан с обстоятельствами её ведения, напротив – он становится её базовой характеристикой, его уже нельзя рассеять. И это не только базис войны, но и основа человеческого восприятия. Поле боя уже не может быть полностью «понято» даже опытным полководцем, который в новой ситуации ничем не отличается от новобранца, одурманенного туманом войны, или даже от специалиста оперативного реагирования [общее название представителей профессий, связанных с оказанием первой помощи, нейтрализацией чрезвычайных ситуаций, наведением порядка и т. д.: пожарные, полицейские, спасатели, работники скорой помощи – прим. пер.], который действует вслепую на охваченной кризисом территории гражданских сообществ. Индивидуальность и индивидуальный интеллект уже ничего не решают. В сфере войны и внутренней безопасности всегда будет присутствовать неустранимое поле неспособности к знанию. Как следствие этого появляется такое же неустранимое поле невозможности стратегического планирования при проведении любой операции входящей в спектр военного воздействия. Что же делать?

Прежде всего, следует «принять факт» того, что усложнение становится частью военной стратегии. Для начала необходимо встроить механизм повышенной реактивности в машинерию войны. Военная тактика должна стать подвижной и адаптивной. В системе стратегических команд следует наладить механизмы, позволяющие процессу адаптации налаживать обратные связи для самокоррекции и саморазвития. Эволюционная адаптация должна получить возможность оказывать обратное воздействие на низший уровень войны – к каждому отдельно взятому «объекту боевого пространства». Учитывая, что время стало основой войны, обратная связь должна срабатывать максимально быстро, в режиме реального времени. Это подразумевает непрекращающийся обмен информацией, который требует применения новейших коммуникационных терминологий. Отсюда значительно усилившаяся после провала Иракской компании одержимость современных теоретиков темой развития информационных и коммуникационных технологий, призванных совершить революции в сфере командования и контроля. Главный слоган этого направления мысли – «улучшенный интеллект».

Понимать обращение к интеллекту просто как возращение к исследованию информационных моделей межличностных коммуникаций – значит, совершить серьезный промах. Крайне сложно налаживать коммуникацию с тем, что «нельзя видеть, слышать или понимать». Улучшение интеллекта не связано с созданием в пространстве войны области для осознанной рефлексии, основанной на полной информированности. Т.к. туман войны неустраним, информация остается обрывочной и будет таковой в будущем. Развитие коммуникационных сетей не отменяет факта постоянного усложнения ситуации. Упрямые эпистемологические факты ассиметричной войны состоят в том, что в мышлении будут появляться лакуны, естественные и необходимые.

Теория об эпистемологической незавершенности выражает онтологическую ситуацию: «реальным временем» войны в наши дни становится инфра-«сейчас» остановленного восприятия. То, что принято считать «нормальными» когнитивными способностями, должно ужиматься до этих невоспринимаемых интервалов. Знание должно умещаться в миг между регистрируемыми сознанием восприятиями, совпадая с «миганием внимания», которое, согласно новейшим исследованиям, обладает способностью искажать осознанные восприятия. Это «человеческий ландшафт» войны, территория, на которой происходит мобилизация (восприятия), или, иными словами, модуляция потенциальной готовности, воздействующей на свои последствия. Это, по большей части, и есть пространство, в котором происходит принятие решения. В миге беспримесной активности мысль выступает в особые взаимоотношения с действием, а действие – с совершающимся восприятием. Элементы этой системы, объединяясь, переплавляются в нечто новое, затопляют человеческий ландшафт (каким мы его знаем), оказывая боевое воздействие на то, что постоянно нарождается в его ядре.

Ключевые тексты последнего десятилетия призывают к далеко идущей реорганизации военных структур, связанный с улучшенным сетевым мышлением вращающимся вокруг инфра-«сейчас».[30]  Тексты эти заполнены славословиями в адрес стратегической программы, которая требует увеличения возможностей войны по всему спектру воздействия и достижения доминирующих позиций путём совершенствования способности получать доступ к высококачественной информации, а также аккумулировать её. Но под давлением инфра-«сейчас» теоретики пошли ещё дальше. Не надо копать глубоко, чтобы понять, что основная логика «инфо-структуры» радикально отличается от традиционной трактовки улучшения интеллекта как следствия увеличения количества и улучшения качества информации. Если информирование понимать как передачу точных фактов и семантически насыщенного содержания, значит, информацию нельзя считать центральным концептом этой системы.

Главная цель развития сетей состоит не в том, чтобы улучшить человеческий интеллект путем оптимизации процесса информирования, а в том, чтобы полностью трансформировать машинерию войны – и по-новому позиционировать человека, вовлеченного в неё. Задача состоит в том, чтобы развить способности военных машин погружаться в инфра-сознательные потенциальны беспримесной активности, чтобы извлекать из них прибавочную стоимость силы, которая будет проявляться как военная воля, способная к самостоятельному принятию решений, функционирующая в реальном времени, распространенная по самоорганизующимся сетям функций, сплавленных в операциональное единство путем налаживания сложных взаимоотношений элементов по принципу обратной связи. В этих сетях распространяется не больше информации, чем необходимо для автоматического принятия решения в рамках этой системы. Усложнение в этом случае не является одним из свойств среды, в которой функционирует военная система, а, напротив, имманентно присуща, предписана ей, причем в каждом её проявлении по всему спектру воздействия. Реорганизация вооруженных сил, которую всячески поддерживают стратеги, состоит не просто в её трансформации, но и в наделении её способностью к само-трансформации. Система после трансформации станет самоорганизующейся, само-транформирующейся, всецело, вплоть до инфра-уровня, онто-силовой.

Чтобы децентрировать войну необходимо, по словам одного из стратегов, пожертвовать «топологией сил»[31] . «Боевое пространство», традиционно считавшееся центрированным и иерархически организованным, диссеминируется в радикальную топологию «предела», что переносит её в другое измерение, ибо предел не просто расположен в пространстве, он же становится и пределом времени (временящего во-время или инфра-реального-времени). Здесь интеллект разделяется на инфра-частицы беспримесной активности, поставляя не знания, а налаживая непосредственный саморазвивающийся процесс производства силы, онто-силы, избытка силы, овладевающей временем, как силы, присущей самОй жизни. На место «выдающейся духовной силы» полководца, наделенного несгибаемой волей, повсеместно становится острый край автоматической воли к власти, объединенной с машинерией войны, действующей по всему спектру небоевого пространства.[32] Борьба ведется за место человеческого восприятия, сознания и человеческих идей в развивающейся и расширяющейся онто-топологии военных сил.

Какую же форму примет эта онто-топология на «гражданском» полюсе континуума сил, который в настоящее время полностью погружен в туманную зоны неразличимости войны и мира? Какая саморазвивающаяся сеть механизирует неразличимые измерения жизни тела в рамках «человеческого ландшафта» повседневности? Какие механизмы инфра-модулируют повседневность на прото-эпистемологическом уровне мобилизованной жизни и запускают процессы витальной аффективности? Может ли человеческое сознание и потенциалы действий, порождаемые им, уйти с «предела»? Или необходимо создать иные машины для принятия решений, которые бы вступили в битву за предел? Где может или должно состояться следующее политическое синкопирование? Эти вопросы предельно важны не только для философии и теории культуры, но и для синкопированного будущего политики.[33] 

[1] “Cheney Arrives in N.Y. via Ellis Island,” Associated Press, August 29, 2004. http://www.msnbc.msn.com/id/5859896/

 [2] Soren Kierkegaard, Fear and Trembling, and Repetition, trans. Howard V. Hong and Edna H. Hong, Princeton: Princeton University Press, 1983, p. 131.

[3] Интервал между зарегистрированными сознанием сдвигами внимания в экспериментальной психологии называется «миганием внимания» и обозначает период опустошения сознания между последовательными изменениями в поле восприятия, длящийся доли секунды. Этот разрыв соответствует латентному периоду в процессе выработки восприятия, в течение которого происходит его «потенцирование». Этот феномен был впервые выявлен Бенджамином Либетом в серии экспериментов, проведенных в 1970, которые в наши дни считаются классическими. Термин «мигание внимания» был введен в 1992 году. Этот термин и связанные с ним явления бессознательного восприятия до сих пор остаются объектом пристального внимания экспериментальных психологов. Первые работы, связанные с этим явлением – см. Raymond, J. E., Shapiro, K. L., & Arnell, K. M. (1992). “Temporary suppression of visual processing in an RSVP task: An attentional blink?,” Journal of Experimental Psychology: Human Perception and Performance, 18, 849-860. doi: 10.1037/0096-1523.18.3.849. Регулярно обновляемые данные исследования: Kimron L. Shapiro et al. (2009), “Attentional Blink,” Scholarpedia, 4(6):3320.

Главным объектом исследования стали бессознательные процессы, происходящие во время «мигания внимания», когда последующее восприятие ещё формируется. Например, было установлено, что восприятия «репетируются» на бессознательном уровне в виде своеобразных шаблонов, появляющихся в ходе микро-движений глазных яблок (саккад), которые совпадают с «провалом» во внимании. Наблюдается тенденция «предвосхищения» саккадами последующего восприятия. Исследования были связаны в основном с феноменом «мобилизации» [в отечественной литературе чаще фигурирует термин прайминг, однако, был избран вариант перевода, который подчеркивает милитаристский подтекст английского слова priming – прим. hot milfs пер.] (термин будет использован в этой статье позже). Он связан со способностью мирко-событий, происходящих во время «мигания» модулировать последующее восприятие. Модальности мобилизации бесчисленны. Она (мобилизация) на бессознательном уровне заменяет некоторые высшие познавательные функции (узнавание лиц, объектов, слов, ситуационное ориентирование в образах, которые сменяются слишком быстро, чтобы отложиться в сознании, обобщения, связанные, например, с культурными различиями, полом, расой и даже оценкой достоинств и недостатков ситуации). Основное отличие устаревшего понятия «подпороговое возбуждение», от мобилизации состоит в том, что последняя не подразумевает линейного реагирования на стимул, как в случае рефлекса. Мобилизация скорее определяет условия, в которых нарождается акт внимания (творчески модулирует его формирование), нежели чем служит причиной реакции (воспроизводя уже известные модели). Она включает в себя сложный процесс, сходный с мышлением, но происходящий в бессознательном измерении зарождающегося восприятия, совершающийся быстрее, чем может быть артикулирована мысль. Осмысление мобилизации в терминах гносеологии пока не представляется достаточно четким. Концепт «бесчувственного осознания» А. Н. Уайтхеда и идеи Ч. С. Пирса касательно «перцептивного суждения» и «абдукции» представляются в рамках этой задачи гораздо лучшими основаниями, чем арахичная бехивеористская модель подпорогового возбуждения или нейрональный редукционизм, остающийся базисом современной экспериментальной психологии. Дискурс мобилизации может стать крупным философским проектом.

План DAPRA касательно внимания и вопросов, связанных с восприятием, озаглавлен как «Программа по улучшению когнитивных способностей» (Augmented Cognition Program). Её назначение состоит в том, чтобы разработать технологию, позволяющую проводить мониторирование физиологических реакций и мозговой активности в момент фиксации внимания, в промежутке между восприятиями и регистрировать процессы, происходящие во время мигания внимания. Технология должна быть сконструирована по сетевому принципу, чтобы сделать возможной тактическую координацию, направленную на выявление и преодоление пределов, связанных с дефицитом внимания, временем реагирования, способностью к запоминанию, как в режиме «нормального» функционирования, так и под воздействием страха, стресса, усталости и «тумана войны».

Разрабатываются способы повышения бдительности путем распределения внимания и рассредоточения его по всему полю восприятия («частично-непрерывное внимание»), а также интенсификацию сфокусированного внимания («многозадачность»). Стратегия повышения бдительности путем распределения внимания в некоторой степени исследуется в данной работе, во всяком случае настолько, насколько она связана с управлением тем, что мы описываем в терминах «беспримесной активности», понимаемой как нарождающаяся возможность действовать. О «программе по улучшению когнитивных способностей» см. Mark St. John, David A. Kobus, Jeffrey G. Morrison, and Dylan Schmorrow, “Overview of the DARPA Augmented Cognition Technical Integration Experiment," International Journal of Human–Computer Interaction,” 17.2, 2004, 131–149. Научно-популярное изложение концепта «мигания внимания» в связи с DARPA см. Alison Motluk, “How many things can you do at once?,” New Scientist, 2598, 7 April 2007, 28-31. Тексты военных теоретиков, приводимые ниже, также касаются вопросов влияния на «мигание» восприятия и сознания посредством техник, связанных с вниманием и мобилизацией, систематически имплантируемой в информационные сети.

[4] Анализ процессуальных тенденций, фигурирующих в администрации Обамы и Буша см. Brian Massumi, “National Enterprise Emergency: Steps Toward an Ecology of Powers,” Theory, Culture & Society 26.6, 2009, 153-185. Длинный (но неполный) список конкретный решений администрации Обамы в области вооруженных сил и госбезопаности, Black Porn продолжающих политику Буша, см. сноску 19.

[5] Harlan K. Ullman and James P. Wade, Shock and Awe: lesbian porno Achieving Rapid Dominance, Washington DC, National Defense University Press,1996, p. 18 (нумерация страниц совпадает с электронной версией: http://www.dodccrp.org/files/Ullman_Shock.pdf).

[6] John Arquila and David Ronfeldt, Networks and Netwars : The Future of Terror, Crime, and Militancy, Santa Monica, RAND, 2001

[7] essay writing service Ullman and Wade, Shock and Awe, pp. xxiii, 21-22.

[8] Arquilla and Ronfeldt, Networks and Netwars, p. 2.

[9] Ullman and Wade, Shock and Awe, pp. xxiii, xxviii.

[10] О концепте «небоевого», см. Paul Virilio, L’insecurite du territoire, celebrity sex tapes Paris, Stock, 1975.

[11] Ullman and Wade, Shock and Awe, p. 9.

[12] О центричности упреждения и его отличиях от устрашения, см. Massumi, “Potential Politics and the Primacy of Preemption,” Theory and Event,10.2, 2007. http://muse.jhu.edu/journals/theory_ and_ event/toc/index.html.

[13] Donald Rumsfeld, lesbian videos “Transforming the buy generic diflucan online Military," Foreign Affairs, 81:3, May-June, 2002, 20-32. [Русский перевод, Рамсфельд Д. Трансформирование вооруженных сил; электронная версия: http://magazines.russ.ru/oz/2002/8/2002_08_39-pr.html - прим. пер.]

[14] Ullman and Wade, Shock and Awe, p. xxvii.

[15] О неизмеримости прибавочной стоимости см. Antonio Negri, “Twenty Theses on Marx” in Marxism Beyond Marxism, edited Saree Makdisi, Cesare Casarino, and Rebecca E. Karl, London/New York, Routledge, 1996, pp. 151-154.

[16] Это цитата из фундаментального для доктрины военных действий по всему спектру воздействия текста, который считают связующим звеном между войной, ориентированной на боевые платформы, и «сетевой войной», базирующейся на теории способностей. Cebrowski, Vice Admiral Arthur, and John Garstka, “Network-Centric Warfare – Its Origin and Future,” Proceedings of the United States Naval Institute, 124.1, January 1998, 28–35. Электронная версия на сайте Министерства Обороны США: http://www.oft.osd.mil/initiatives/ncw/presentations/ncw.cfm

[17] Ср. у Цебровски и Гарстка: «Организационный принцип сетецентричной войны вырастает из динамики роста и конкуренции современной экономики. Новая динамка конкуренции базируется на возрастающем само-инвестировании, конкуренции внутри и между экосистемами, и конкуренции, основанной на времени (op. cit.,курсив Б. М.). Во многих местах авторы утверждают сходство между «конкурентом» и «врагом».

[18] Ullman and Wade, Shock and Awe, pp. xxvii, 53.

[19] Ibid., p. xxv.

[20] Ibid., p. 28.

[21] Ibid., pp. 9, 54.

[22] Цебровски и Гартска говорят о целостной «экосистеме войны», op. cit. Ulmann и Wade говорят о том, что «захват контроля над средой» важнее победы в конкретных боевых столкновениях, op. cit., Introduction.

[23] См. Naomi Klein, The Shock Doctrine: The Rise of Disaster Capitalism, New York, Picador, 2008.

[24] Доктрина боевых действий по всему спектру воздействия постоянно обосновывает необходимость появления новых стратегий, настаивая на «динамичности и нестабильности» новой экономической системы, понимаемой как сложная система. Война и экономика – гомологичны. И та и другая требуют подхода, подобного экологическому, чтобы управлять нестабильностью, присущей этой сложной системе. Во всех ключевых текстах, исследуемых в данной работе (Arquilla/Ronfeldt, Ulman/Wade и Cebrowski/Garstka), этой проблеме уделяется пристальное внимание. Об этом же пишет Дональд Рамсфелд, который был министром обороны США во время первого porn cartoon срока Дж. В. Буша - см. “Transforming the Military”, цитируемый выше. Исследования, связанные с теорией сложных систем и современными военными стратегиями, см. Complexity Theory and Network hot lesbian porn Centric Warfare, James Moffat, US Department of Defense, Command and Control Reseach Program Publications, 2003, электронная версия: http://www.dodccrp.org/html4/research_ncw.html

[25] См. Isabelle Stengers, “Turtles All the Way Down,” Power and Invention, Minneapolis, University of Minnesota Press, 1997, pp. 61-75.

, trans. Col. J.J. Graham, London, N. Trubner,1874, volume 1, book 2, chapter 2, section 24 (Third Peculiarity), электронная версия: http://www.gutenberg.org/etext/1946 [

[27] Ibid., vol. 1, bk. 1, chap. 1, introduction.

[28] Ibid., , vol. 1, bk. 1, chap. 7 (курсив Б.М.).

[29] Szafranski, "Neocortical Warfare?,” 52.

[30] Ключевые тексты, в которых интерес к инфра-«сейчас» особенно заметен: Network Centric Warfare : Developing and Leveraging Information Superiority, David S. Alberts, John J. Garstka, Frederick P. Stein, Washington DC, Department of Defense C4ISR Cooperative Research Program, 1999; 2nd revised edition 2000), http://www.dodccrp.org/html4/research_ncw.html; Power to the Edge: Command and Control in the Information Age, David S. Alberts & Richard E. Hayes, Washington DC, Department of Defense Command and Control Research Program, 2003; 3rd printing 2005, www.dodccrp.org/files/Alberts_Power.pdf

[31] Alberts, Garstka, Stein, Power to the Edge, pp. 165, 203.

[32] Анализ силы широчайшего спектра воздействия как автоматического механизма или «оперативной логики», действующей благодаря парадоксальной временной структуре упреждения и имеющей своеобразную процессуальную анатомию см. Massumi “Potential Politics and the Primacy of Preemption,” op. cit.

[33] Некоторые предварительные выводы об аффективной модуляции политического потенциала в гражданской сфере см. Massumi, “Fear (the Spectrum Said),” Positions: East Asia Cultures Critique, special issue “Against Preemptive War,” 113.1, Spring 2005, 31-48; о политических потенциалах, заселяющих интервалы беспримесной активности см. Brian Massumi, “Of Microperception and Micropolitics,” Inflexions: A Journal for Research-Creation, no. 3 (2009), http://www.senselab.ca/inflexions/volume_3/node_i3/PDF/Massumi%20Of%20Micropolitics.pdf

< Prev		Next >