Сайт журнала "Слова"

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

1.

Как ветер, откуда-то из темноты, налетает, ломает, рушит, чердаки, перегородки, мозги, да, дует в мозги, свистит, сносит, разбивает черепицу, шифер, бьет стекло, вырывает дранку, гнилую, прогнившую, срывает ее, разбрасывает веером… Да, ломает хорошо, со смаком и с хрустом, трещит как ого-го. Ты задумался про молоко «Домик в деревне», права человека, тужишься, можно сказать, под бриллианты. А тут вдруг бьет по стропилам и сносит на хуй.

Выше стропила, плотники!

2.

Когда-нибудь, когда все станет так ясно, так просторно, когда станет можно, наконец, сбросить это жаркое пальто, и начать говорить, легко и свободно, праведно, без оговорок, без оглядок и без подделок. Знаешь, бывают такие моменты, такие крупицы времени, с неизбежностью ложные и с неизбежностью дрянные, открывающиеся вдруг для всего отчаянного, для всего раздосадованного, подлого даже, что как бы подкрадывается со стороны, дышит, можно сказать, в спину, шепчет, а не говорит, да, шепчет, воет с тоски или просто мычит тупо, указывает как бы, шорох там, кашель или что…

3.

«Кадиллаки», конечно, «кадиллаки», красные такие, выкрашенные в лак, яркие такие, как помидоры, про них мало кто знал, они стояли на чугунной станции в туннеле номер, поворот налево от водокачки. Я как раз там был вчера и видел, как их распаковывали, как их распечатывали, плотная такая пергаментная ткань, как бумага, прозрачно вымазанная в жир. Если протереть тряпкой, промыть бензином, или керосином, или просто продуть хорошенько губами, ноздрями, отверстиями другими, да, дуть, а потом даже и сдуть,  почистить золой, пеплом, сухими, легко рассыпающимися углями, шершавыми льняными волосами, то можно… Да, представь себе такой длинный туннель, шикарный туннель, сладкий, с горчинкой, и тихо там, никого, пусто, темновато, темно, хоть глаза выколи, и в глубине поблескивает что-то и блестит, и вдруг – р-раз! – вдруг залито все прожекторным светом. И стоят эти, как их, а, ну, да, «кадиллаки», чистые такие «кадиллаки», новые такие «кадиллаки», яркие такие «кадиллаки», нарядные, как блины. А, ну, как тебе картинка? Фантомас перевернется и вертолет лопнет, да, вот, как это называется. Эх ты, ну не будь же, как те бомжи, чинящие свои пистолеты. Ну, так ты идешь? Вставай, вставай, пошли, давай, говорю тебе, отрывайся от стульчака своего, подтягивай штанишки, все равно ничегошеньки у тебя не получается…

4.

Каждый раз, когда так чисто, светло, яблочный сад прозрачный, как облако, белый цветочный дым весны, как после долгой изнурительной болезни, когда возвращаешься в никогда неважное, просыпается ли пчела, шмель, тычется  в стекло слепо, летит просто так, над, под, трава, да, трава и седой упавший забор за старыми грядками, помнишь, там посадили акацию, а еще там росла дикая малина и это целебное растение, как оно называлось? желтое такое, когда созревает, из него отжимают сок, варят варенье, засаливают, жарят, парят, сушат на солнце, заговаривают под луной, доктор, который лечит врача моего, говорит, что все да, мол, все чисто, все правильно...

5.

Тебе нужна конкретность? Тебе нужно имя, история, фабула, сюжет? Хорошо, получай же… Приезжаем на дилижансе, как Шерлок Холмс, приходим пешком, как Ватсон. Англия, блин, а не Россия. Куда там России, типа, да чё она, там, все пыжится, да чё она, там, все пытается, тужится, ну, и прочее, прочее, не будем, ладно, называть вещи именами своими про то, как, там, или что… Кто чем-то похож на жирафа? Русское инобытие, или бытие другого, не там, не здесь или как там еще? Да ты просто слегка подслеповат и никак не можешь найти свои очки, и оттого так жалко улыбаешься. Как будто ищешь в темноте линейку, белую деревянную линейку. Чтобы измерить или измерять? Да нет, лишь бы чем-то заняться, чтобы они видели, что и ты, типа, при деле, что и ты что-то измеряешь, что-то подсчитываешь, чуть больше или чуть меньше, и не трогали бы отныне тебя.

6.

А теперь представь - на поляне, на поляне голубой, фиолетовой покрашенной в красное. Сад, кстати, нарисован прекрасно, особенно яблочный дым. Светит, как я уже сказал (не помню, прости), солнце. Ты жалко улыбаешься, ты такой милый, очаровательный и беззащитный, что страшно хочется дать тебе по ебалу, по всем этим твоим чистым принципам и прочим чертежам. По ночам часто выключают воду и нам приходится спать в разных комнатах, под разными одеялами... Тогда за что же я так люблю тебя? Ведь я же не пидарас. В пижаме, вечно счастливый, как немец, ты и вправду чем-то похож на еврея, когда среди ночи выходишь вдруг на кухню выпить свои двадцать капель валерьянки, и мы с тобой сталкиваемся. Почему ты всегда так бурно и неумеренно пугаешься (я выхожу в туалет), что даже заражаешь и меня, тебе не нравится, что я сказал, что ты похож на еврея? Я сказал что-то запретное? Ты уже унюхал фашизм? Ах, эти нервы, нервы... Почему я все же тебя терплю, повторяю – хоть я и не пидарас (это они живут за гранью отчаяния, но не я).

А ведь ты и в самом деле мог бы родиться каким-нибудь мирным животным, и тогда тобой было бы уж совсем легко управлять, разве что иногда подтягивая сбрую на животе. Мы понеслись бы по коридорам, и я кричал бы тебе: «Спать, спать!» Ты говоришь, права человека? Херня. Я говорю тебе, тобой было бы легко управлять. Слава Богу, что ты не таков. А раз так, зачем тогда ездить? Да, да, я видел сам, как ты заезжал за поворот, как трамвай, и долго не мог там припарковаться, свобода, понимаешь ли, права человека, пока не получил пиздюлей и тебя не поставили на место. Как это называется, телекоммуникации? А чё тут непонятного? Я же правду говорю, я же не расческу, там, гну какую-нибудь. Хотя, допустим, ты мог бы родиться и учителем физкультуры, крепкий такой пацан со свиным пятачком и с бицепсами, прыжки в длину, в ширину, если надо и в высоту, но только не в глубину, милый мой, не к корням своей почвы, сада, блять, или де Сада, русского, сука, нашего маркиза, ты, че, еще не понял?!

Короче, ты ведь так и не смог припарковаться.

Ну и что?

Да ничего. И место тебе, как говорится, у параши. Золотой миллиард, понимаете ли…

Но если думать о развитии фабулы, истории и сюжета, то начать все же надо с одного странного случая, который, собственно, нас с тобою и свел. Да не в коридоре, ёб твою мать, не в коридоре!

7.

Вот как это случилось  и где. На почве, на Тридцать пятой почве авеню имени Горького, у того самого рыбного магазина, который так часто путают с консерваторией, хотя это самый что ни на есть обычный грибной магазин, в простонародье называемый вокзалом Чайковского.

Лил дождь и ты ждал под памятником поэту, ждал не поэта и не поэту, а ждал поэтому, в смысле - потому что должен был прийти к тебе некто, ни кто иной, как… Агент? Хотя, может быть, и не агент, а контрагент, но по недвижимости, да, по недвижимости. А не по движимости, как какой-нибудь, понимаете ли, Шерлок тебе Холмс. Русская недвижимость, это же ни хухры-мухры, это одна шестая часть суши, а не какая-то там грибная рыбная консерватория.

Агент должен был прийти на встречу с тобой ровно в два часа. Понял? Ни позже, ни раньше, потому что же ему надо тебя обмануть, наебать тебя, и в два часа это легче всего. Наебать как, например,  - а не хуя так высокомерно смотреть поверх, да еще в очках! Да, короче, наебать, как русского жирафа, Гумилёва там или не Гумилёва, Льва или Николая, не важно. Важно обмануть, навязать и... Ты, че, еще не понял? Агенту надо продать тебе реальность, выменять ее, блять, на твой газ, кипящий, бурлящий русский газ, там, глубоко под твоей коркой, но чтобы ты при этом, оказался, конечно же, не в говне, не в говне, а в том чудесном мире, в чудесном неведомом мире, под названием «права человека», где все делается для блага и для счастья, и штаны, там, и «кадиллаки» и унитазы. Допустим, встал, понимаешь, ты со стульчака, подтянул штаны, сел в «кадиллак», и поехал. И если, скажем, слишком жарко, слишком душно, слишком дурно, что даже начинает мутить, тянет под ложечкой, подкатывает комком, то тогда откидывается крыша, съезжает назад крыша – она (женский род), так, что волосы даже может теребить ветерок. А если все равно хочется блевануть, то надо просто перегнуться через дверцу и рвать прямо на дорогу, на авеню улицы имени Горького. Однако, т-сс-с, тише, я говорю, скоро должен подойти человек в фюзеляже, с золотыми зубами, тот самый агент, тот самый Джеймс Бонд или как там его – бежать быстрее, прыгать выше, зарабатывать больше, не тратить, а вкладывать, ровно в два, успеть много дел, много маленьких миленьких дел, чистеньких таких дел, свобода привычки, вставать по утрам, и – наебывать, и наебывать, и наебывать… Эй, русские, мудаки, ложитесь вечером, спите на спине, да, на спине, думайте, что это же ничего не изменит, ход мира, типа, от этого не изменится!

Теперь ты понял? В пижаме, под плащом, в очках, с помятой шляпой подмышкой, на Тверской авеню, под памятником, так глупо попавшийся на удочку - ты! И с чего я взял, что ты похож на жирафа? Ты же похож на козла. Тебя же развели, как лоха, как раз напротив рыбного магазина, где по утрам когда-то играли пьесы русских композиторов – Мусоргского, Глинки, Бородина, закусывая их (пьесы) форелью, успешно выдавая последнюю за патриотизм или, точнее, неоконсерватизм, поскольку она (форель) продавалась в консервных банках. А в то же время напротив, в парикмахерской шла, блять, такая беспощадная стрижка волос, что просто хоть святых вон выноси. Стригли, блять, и все по ушам, по рыжим, блять, волосам и усам, и все падало и летело состриженное на пол, как ничто, как будто зря росло, да зачем росло-то, столько веков и теперь - на хуй, на хуй?.. И щеткой такой еще пластмассовой из И хде я? Выметают, пардон, на поддон и выносят на помойку, не надо, мол, никакой Руси, не надо, мол, никаких русских, понимаете ли.

Вот тут-то я и подскочил и все же дал по ебалу. Да не агенту, не Джеймсу этому, как его, Бонду, а тебе. А чего ты, как козел? Я же, повторяю, не пидарас, и не хочу я, блять, освобождать никакое человечество! Не мессия я. Просто мне жаль, горько мне (Горько!), как тебя откровенно стригут какие-то провозвестники нового времени в медных тазах, какие-то там господа Холмсы или Шерлоки, или как там еще написано на их карточках визитных, чего они там продают? Чего хотят себе, сука, выменять?! Вот я и дал тебе по ебалу.

Вот мы и познакомились.

Вот я и celebrity nude дал тебе еще раз по ебалу.

Вот мы и стали, как старые друзья.

8.

Я знаю, что тебе нужно. Тебе нужна половая страсть. Всем нужна половая страсть. Не зря же, говорят, что именно женщина делает из мужчины мужчину.

Итак, продолжим историю.

Она была легка, узка, прозрачна, как паутина, и даже трусики ее, в клеточку мелкую, были прозрачны, в сеточку мелкую, такие маленькие черненькие почти незаметные были квадратики, и она одевала их (трусики), натягивала на бедра высоко, и они растягивались, и квадратики растягивались, и нитки растягивались и становились на коже... Она, увы, была неизбежна, и даже не потому, что ты учился с ней в третьем бэ, когда она еще была девочкой, или на третьем курсе института, конечно же, когда встретил на своем новом месте работы, и даже не потому, что жизнь – это женщина, бывает, кстати, жизнь и без женщин, только в самом начале, когда ее (жизнь) дает мать (м-муа-ать), и ты выбрасываешься из нее (из м-муа-атер-ри), как из окна… она, увы, была неизбежна, потому что русскому человеку нужно под собой хоть что-то, и тебе в том числе, даже если она бы была и с золотыми зубами, потому что когда вываливаешься из окна, летишь из окна, падаешь из окна, то рано или поздно надо обо что-то удариться, обо что-то ебнуться, например, о дорогу, потому что нельзя же лететь бесконечно, падать в пропасть без конца. О, дороги, которые расползлись, как раки!

Так было и тогда. Мы с тобой просто мыли пол, затирали остатки вчерашнего банкета - трамвайные билетики, блевотину из «кадиллаков», пустые флаконы из-под валерьянки, мы двигались друг другу навстречу с разных концов, как два матроса на палубе, и вдруг раздался этот очень длинный неприятный звонок в дверь, так что мы вздрогнули и переглянулись, как Ватсон и Шерлок Холмс, как Пушкин и Лермонтов, кто бы это мог быть? Кому еще нужны русские люди в два часа ночи, когда только одни таджики еще и не спят и варят свое, свой там, блять, гашиш, хуешиш или как там еще называется это черненькое?

- Я увидела у вас в окне свет, - сказала она, мягко растягивая свои шикарные вазелиновые губы, это был не то чтобы какой-то полупрозрачный намек, это была сама невинность и вежливость, ведь она позвонила в два часа, в самое темное время, чтобы, конечно же, нас спасти.

Ты плавно ей сказал:

- Войдите.

Она осторожно опустила на пол футляр, и вошла, как кошка, собака, ехидна лемура с любопытством оглядываясь и оглядывая мельком наши полуобнаженные торсы, наши, блять, бицепсы, ведь мы, как матросы, в коротких футболках, нам было жарко и мы даже слегка вспотели, выполняя работу, наша кожа блестела под лампой. milf porn Я бы не удивился, если бы эта ехидна лемура сразу же предложила бы нам какой-нибудь головокружительный круиз на пароходе дорогом или на худой конец  - не путать с падением из окна!

9.

Возить говнецо - как тебе идейка? Выезжать рано утром на «кадиллаках» с открытым верхом, блевать на улицах, на площадях (ведь от чудесной реальности кружится голова), мочиться на интеллигентов и губернаторов, а кто-то тем временем моет наш унитаз. Ведь согласно теории доктора Фрейда, Холмса, Бонда и Ватсона мы, русские, ходим бриллиантами. Было одно колье, станет iphone porn два.

10.

Это, конечно, странное время года – осень, зима или весна. Мы шляемся по больницам, моргам, помойкам, тошнота по-прежнему переполняет и тебя, и меня. Поздней ночью, уже отрезая сыр, я думаю, что когда-нибудь также легко будет резать и вены. А все, потому что вокруг глубоко законспирированные агенты кгб и моссада, прямоугольные грибы, траурные поклонники пепла на лошадях, любители длинных и черных ножей, паладины нежного рабства, группенфюреры низких и высоких стремлений, бутилированные дрочильные аппараты, омерзительные гномы нехитрого счастья, торговцы фиалками и вазелином, скупщики надгробных венков, менеджеры по распродаже русских духовых инструментов, администраторы по вдуванию в задницу инкриминированных ценностей…

И все они преследуют нас!

И эта лемурша -  одна из них!

11.

- Фамилия?

- Толстой.

- Имя?

- Достоевский.

- Одежду снимите.

- Снимать все?

- teen celebrity porn Да, операция производится над абсолютно голым, чистым и точным телом.

- Вы будете меня брить?

- Нет.

- Вы будете меня стричь?

- Нет.

- Но как же тогда вы доставите мне удовольствие?

- Садо-мазо не нуждается в удовольствиях, сэр. Речь пойдет о наслаждениях.

- На струнах?

- На бамбуковых палочках.

- А почему я должен принимать эти процедуры?

- Потому, что я твоя мать.

- В третьем бэ вы были моим отцом!

- Молчать!

- Ой, как мне больно… Ой, как мне хорошо… Ой-ой-ой, как мне славненько… Ах, как мне блаженненько…

12.

Блять, ну как short term loans ты попался! Ну, ты просто полный козел! Мудак ты, гремучий, сука, пиздюк! И я еще после этого должен бить тебя по лицу?! Тебе что, мало? В два часа ночи?! Это мой туалет, запомни! Это мой русский сортир! Да пошел ты на хуй со своим Берроузом! Да пошел ты в пизду со своим Кафкой! Это все мы выдумали мы, понял?! Говно ты собачье… Это все наше, родное! Это, блять, наши народные бриллианты, наша, сука, русская земля!

13.

Почему так много эмульгаторов?! Потому что трупы не гниют в могилах!

14.

На хуй эмульгаторы! Пиши русским языком!

15.

Пиши: «И вот выкатили Царь-пушку и огромным зарядили говнецом чугунным».

16.

Смотри, как оно летит! Видишь, как проламывает крепостную стену?

17.

Спасибо старику Рабле за дальнобойное орудие!

18.

И не хуя, блять, налетать из темноты, суки рваные! Неча, блять, как «Берроуз и его команда», понимаешь ли! Лидером надо быть, лидером! Гештальт-терапия, а вы все носитесь по своим равнинам, как ливерная колбаса, со своими идеалами, все дуете в свою ширь, animated porn есть вам, где разгуляться, а как же! Только, смотрите, доктор по нефти, вот, ужо, он вам закачает, вот, ужо, он вам засадит по самые ягодицы, будете тогда ночью шляться по коридорам, шарахаться. Спать, сука, спать!

19.

Увы, но так и в самом деле начинается красивый русский роман. Из-за деревьев выплывает небо. Огромное небо, величественные белоснежные облака, громоздящиеся архитектуры Teen Porn света и… божественный луч, всегда появляющийся так внезапно. Сад – школьный, старинный с просторными вековыми липами, на душе тихо, легко, из цветка одуванчика вылетает какая-то мошка, какая-то мелкая, почти незаметная на желтом букашка, но и она летит, тихо и безболезненно, ей тоже есть место в этом огромном мире… благостно помочиться под яблоней, разглядывая свою сверкающую под солнцем струю (лениво пытаясь попасть на ссохшегося мотылька) и тихо выйти из парка, счастливым, как тот, кто обрел, наконец, своих родителей.

20.

Кожа, однако, слегка побаливает и саднит, но в целом флагелляция прошла удачно, лемурша и вправду оказалась неплохой скрипачкой. «Эти палочки, как их… бамбуковые, - думаешь ты  и почему-то перескакиваешь на другое. - Может быть, это и вправду любовь?»

21.

Итак, оставим на время меня за кулисами и займемся твоими и только твоими чакрами. Допустим, она что все же агент, но в то же время она – и что все же и не агент. Как бабочка распускается из только что вылетевшего цветка, так и эта ехидна, возможно, сможет научить тебя даосизму. В ничтожных количествах яды вызывают целебный эффект. Кто-то мочится амброзией, кто-то предпочитает амриту, а кто-то питается своей слюной. Но если ты отдаешь мне на растерзание свой мозг и позволяешь смешать его с хризантемами, то, быть может, проживешь еще не одну тысячу лет. Запомни, рожденный ветром бессмертный зверь не горит в огне. А Нил не зря раздувает пожары.

22.

Есть одна древняя медитация, ее секрета не знает никто, только тот, кто входит в тебя и входит. М-да-с… Входит в тебя и входит. Входит, выходит и входит опять. А теперь… задержи дыхание, друг мой, и выдержи паузу.

23.

В гневных морях тоски твоей проплывет рыба, и она не знает, куда ей плыть. Рыбаки обманули ее, выбросили на берег. Сети их оказались слишком мелки. Запечатаны уста ее медом поцелуев центонных, отдана она коротким молчаниям длинных морей. На какой берег выбросит тебя  твое отчаяние? Учись плавать у птиц. Они не машут крыльями, когда пьют. Они опираются на ветер, когда дышат. Так и ты, закрой за собой дверь и закури фимиам иллюзий своих.

24.

Не говно, не говно, не говно, не говно…

25.

Слушай! Снимая продажи с лица, я говорю тебе, Ватсон, слушай меня, Шерлок Холмс! Как бы их не заставляли, как бы их, блять, не пытали, не пиздили бамбуковыми палочками по ягодицам, не заставляли глотать скрипичные струны (не давился я, не давился!), не растягивали душераздирающе анус, не раздирали, блять, его как резину, ибо я есмь русский дух и на том стою, как Лютер, и я не могу иначе. Запомни, я не могу иначе!

26.

И приду к тебе, когда уже стемнеет совсем. «Где свет?» - спросишь ты. И включу. Ибо я тот, кто включает. Тот, кто проходит поворот там, где в шоколаде туннеля номер мерцают красные «кадиллаки», и, нагнувшись, нашаривает рукой. Дрожь охватит тебя, парадиз, истома мрака, и наконец-то ты возвратишься, к давно потерянному ты возвратишься. К козам летним, беспечным…

27.

Раздевайся мощнее и лети парусами надутый! Голый, на хуй, лети в магазин, рыбой, птицей шурши по прилавкам, и - топай в сметану! брызги в лицо, жечь «ашан», уничтожитель вещей запускать, тратить себя, раздавать свои лодки, рвать мозги свои, рассекать!

28.

Итак, в воскресенье - в театре глухонемых. Ты, конечно же, догадался, как все это произойдет однажды над пропастью во ржи. Красное, белое и зеленое, что само по себе не является запретным. Запреты всегда повсюду окружали тебя – не люби, не помогай, не пожелай ближнему добра... А в партере сидели в жабо и как обычно раздавали алмазы и золото, нежные олигархи, менты, литературные критики и прочая сволочь из Думы, возглавляемая на бельэтаже правдивым правительством. Но как же они удивились, обрадовались, когда глухонемые актеры подхватили и поднесли им твой смысл в качестве охуительного слабительного!

29.

И почистились. Но пока еще только наполовину. Не в смысле Михайловича, там, Федора, или Николаевича Льва, а пока всего лишь - соседа русской нашей неполноценности, исполненного духовых инструментов. Как некогда Конек Горбунок теперь ожидают они в фойе, пока ты и твоя лемурша выйдете им навстречу из туалета дам, валетов и королей.

- Особенно правительству получилось в лицо неплохо.

- Помнишь, они, как porn cartoon Онегины, зажали свои батистовые платки?

- Они же не имеют права блевать на других.

- Вот пусть и блюют отныне в себя.

- Осторожнее, у нас за политику сажают.

- А за какую такую политику?

- Я тебе не Володя, я твой мать и отец!

30.

Не чист, не чист, не чист…

31.

Вот я и говорю, когда проезжаешь на огромной скорости «Ом Мани Падме Хум» (не путать с названием магазина), а от скорости, кстати, вставляет не хуже, чем героин (а на что нам еще «кадиллаки», и какой же русский не любит быстрой езды?), то уже не далеко и до алмазной тантры (не путать с названием одеколона!) Собственно, чистка только начинается. На огромной скорости мы въезжаем в туннель. Лемурша довольно быстро кончает, все струнные кончают легко. Психоанализ ничем не хуже стоматологии, просто у каждого свои инструменты, это гинекологами все еще движет подпольный интерес, но на такой скорости нам с тобой не до записок из подполья. Как hot gay porn два матроса, мы должны проскочить между двумя фурами и родиться заново, как те две птицы из Ригведы, одна из которых ест сладкий плод, а другая глядит на нее и не ест. О, Сцилла сладкого и Харибда горького (не путать с авеню)!

32.

На хуй рыб!

33.

Я давно говорил тебе, не читай с экрана, лучше распечатай, ведь в экране отражается твое лицо. А бумага принадлежит вечности, ее не вырубишь топором. Так вот, только я знаю, что все, что ты до сих пор делал, сомнительно. И этот рассказ для тебя только предлог. Признайся, это инстинкт смерти, вот почему тебе доставляет удовольствие эта игра со струнным квартетом Шерлока, Бонда, Холмса и Ватсона. Сачок и прочие премудрости, ты не понимаешь, о чем говоришь, как падающая в воду вода. А ведь я хочу научить тебя летать. Твое предназначение – сутра Патанджали, а не «красные кадиллаки». Проскочив между двух фур, на всей скорости ебнуться в памятник Карлуше Юнгу и разнести на хуй рыб, и чтобы нас никто не посмел задержать, никакие копы, никакие попы, никакие врачебные уроды, никакие, блять, недоебки, которые приватизировали русскую литературу, газ, сука, нефть, блять, с нами еще огонь, с нами вода, сука, с нами медные трубы! Ватсон жми на клаксон, прочь с дороги, пидарасы! Пронизав насквозь сыр, вскрыв себе вены, повесившись на крюке, пустив пулю в лоб, бросившись в Ганг, выпив «клотримазол», прыгнув с Вавилонской башни, отключив электричество, воду, газ, интернет, медные трубы, мы возвратимся с обугленными глазами, с вырванными ртами, со сплющенными ушами, с разорванными мозгами, МЫ, РУССКИЕ, ПРОСКОЧИВШИЕ МЕЖДУ ДВУХ ФУР!!!